Сибирские огни, 1989, № 1
ванной воли и энергии, а потому, что удачливо, если не сказать счастли во, складывались обстоятельства, Студенников сумел расширить и укре пить. Это самое дело не оставляло времени на эмоции, требовало подчеркнутой сухости в обращении с людьми и намеренного нежелания интересоваться чем бы то ни было, кроме дела. Мефодий Игнатьевич упустил из памяти то происшествие, несмотря на всю его внешнюю незаурядность, потому что оно не укладывалось в привычные рамки, там ему не нашлось места, и теперь ему непросто от ветить на вопрос генерал-губернатора, хотя ответить надо бы: не хочется портить отношения с одним из сановных людей, которых он презирает. Уж что-что, а палки в колеса они научились вставлять отменно. И он силится ответить, и в голове уже вроде бы что-то выстраивается, как вдруг другое отвлекает внимание. Мысленно видится путешествующий цесаревич, окруженный пышною свитою. Цесаревич в офицерском одеянии с большою звездою на груди и с яркою лентою через плечо, волосы на голове аккуратно зачесанные, гладкие. Он идет по большой улице Верхнеудинска, которая сплошь усыпана цветами. В ее устье белеет каменная арка, дома вдоль улицы глядятся торжественно и даже величественно, как будто они проник лись ощущением важности происходящего. И это не остается незамечен ным цесаревичем, он о чем-то одобрительно говорит свите, и та охотно кивает и улыбается одною на всех светлою и горделивою улыбкою. Там, где идут почетные граждане города, не слышно, о чем говорит цесаревич, а им очень хочется знать, о чем он говорит, и они напряженно вытягива ют шеи, стремясь уловить хоть одно слово. Странно, что и он, Сту денников, тоже приподымается на носки и тоже намерен знать... Это ощущение слитности со всеми неприятно, но избавиться от него не так-то просто, и все же это удается, он заставляет себя думать о другом, а вовсе не о том, о чем говорит цесаревич, к примеру, о самодержавном повелении приступить к строительству железной дороги через всю Си бирь, вспоминаются слова из письма Его Императорского Величества, добрые и славные слова, как с самого же начала считал Студенников, а вместе с ним все купеческое и промышленное сословие города Верхне удинска: «Душевно рад, что сближению далекой окраины с сердцем России положено начало и что исполнителем заветной моей мечты явился на следник-цесаревич. Радуюсь вместе с вами и молю бога, чтобы благосло вил ваши труды...» В те дни образ цесаревича в представлении только что вступившего в права наследия Мефодия Игнатьевича был неразрывно слит с великим предприятием, которое начато по велению Его Императорского Величе ства на могучих окраинных просторах Российской империи. Это с годами его образ решительно поменялся. Но тогда... Представлялось, что цеса ревич умен и близко к сердцу принимает все, что связано с нуждами России. Студенников искренне радовался, когда 10 февраля 1893 года цесаревич, назначенный государем императором Председателем комите- та'Сибирской железной дороги, сказал: — Открывая первое заседание комитета Сибирской железной доро ги, я с душевным трепетом взираю на величие предстоящей нам задачи. Но любовь к Родине и пламенное желание послужить к благоденствию побудили меня принять поручение горячо любимого мною отца. Я убеж ден, что те же чувства одушевляют и вас, и потому твердо верю, что единодушными усилиями мы неуклонно достигнем цели. Мефодий Игнатьевич был на этом заседании в числе других сибир ских промышленников и горячо аплодировал цесаревичу, пришлось по душе, что строительство дороги решено поручить русским людям, кото рые имеют к тому и призвание, и необходимый капитал, отодвинув в сторону иностранцев, вознамерившихся и здесь урвать свое. В этом чув ствовалась твердая самодержавная рука Александра III, который тер петь не мог немцев и прочих и более всего в новом, доселе невиданном де.ь1е полагался па отечественных промышленников и купцов.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2