Сибирские огни, 1989, № 1
Мефодий Игнатьевич поморщился: — Хорошо. Пусть будет по-вашему. Он решил отправить Иконникова доверенным лицом на Баргузин- ские прииски, хотя у него там уже имелись люди, которые служили преданно, и он в любую минуту мог бы сказать, что сделано, сам доволь но редко наезжая в отдаленный уезд. В последнее время он только и занимался что строительством кругобайкальской железной дороги. Не жалел на это денег, понимая, что с годами получит отменную прибыль. Кое-кто пробовал остановить его: смотри, улетят твои капиталы в трубу. Но Мефодий Игнатьевич и слушать не хотел, а порою злился, посылая незваных доброхотов к чертовой бабушке. Чутье подсказывало, что он прав. Он знал, что от Иконникова будет мало проку на приисках. Но что делать, коль тот не захотел есть даровой кусок хлеба? Пускай едет. Посидит в глуши и вернется. Куда ему деться? Мефодий Игнатьевич поднялся с кресла, поправил на шее белоснеж ный воротничок, застегнул светлый муаровый пиджак на среднюю пу говицу и вышел из гостиной. Проходя мимо коридорного, бросил: — Коль Марья Семеновна спросит, скажешь, потопал в контору. Студенников любил щегольнуть хлестким словцом, полагая, что это к лицу человеку его положения. «Мы люди простые, нам наплевать на этикеты.» В этом было немало от ущемленного самолюбия, что де и не прост вовсе, и талантом не обижен, а приходится смирять себя. Что делать, коль драгоценные родители имели несчастье принадлежать к крестьянскому сословию?.. Мефодий Игнатьевич лукавил, когда сказал коридорному, что «пото пал» в контору. Нет, не в контору, а к своей возлюбленной Александре Васильевне, женщине полнотелой и ласковой, пошел он. Впервые встретил ее на торжище. Стояла бабенка, облокотись о при лавок, зазывала покупателей душевным голосом: — орешек спелый, неперезрелый, из лесу пришел, меня, бедную, на шел... Орешек розовый, кедровый... Подходите, люди добрые, покупайте... Недорого возьму, наложу цельную суму... «Разбитная, ох, разбитная, — загоревшись, подумал Мефодий Игнатьевич.— Ишь как в зазывалку играет.» Спросил, пробуя орех на зуб: — Ты чья?.. — Батюшкино семя,— не помешкав и секунды, ответила.— А чьего роду-племени, не ведаю. — Ну?.. — Вот те и «ну» — увидал меня одну на чужой стороне во плену у сатане. Мефодий Игнатьевич расхохотался: — Ну и баба! — Ты чё, берешь орех иль нет? — На кой мне орех? — сказал.— А что, сама и добываешь? — Кто ж еще?.. Одинокая я, бесталанная. Был мужичок, да сбежал куда-то, лишь осталась сума и от портков заплата. Мефодий Игнатьевич подивился ее откровенности. Понравилась ему бабенка веселостью своею, грустью помеченной, что в пронзительно си них глазах взблескивала, бойкостью нараспашку, неутайною. — Где живешь-то? — В тереме под чистым небом. Он отошел от торгового ряда. Но на следующий день снова наведал ся на торжище, издали полюбовался, а вернувшись домой, велел «се кретных дел мастеру» разузнать, откуда и кто есть удалая грудастая бабенка в голубом, с красными яблоками, сарафане?.. Оказалось, мест ная, живет по-над рекою в ветхом домишке, брошенная. Поздно вечером постучал в черный, потрескавшийся ставень. Приня ла. Приветила, как могла. С того и пошло...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2