Сибирские огни, 1989, № 1

— Вон у того мыска отдохнем. Д о чего ж совестно! Поддался страху и потерял в себе что-то светлое и умное. А может, не все потерял, обронил в спешке кое-что из того, чем жил?.. Было б плохо, если бы потерял вовсе. Случись это, и Христя стал бы ничем не лучше Филимона, вон идет чуть в стороне, и руки у него суетливые какие-то и глаза... Э, лучше не глядеть в эти глаза, и так-то на душе стыло, а посмотришь в них, пуще того совестно делается. Вспо­ минается Кишу видение недавнее: матушка приходила... Зачем прихо- дила-то, иль сказать хотела о важном? Слыхал от людей: коль приви­ дится покойник, к болезни, значит... И впрямь к болезни, думает, да не к телесной —- к другой... Христя ругает себя почем зря, и слова-то находит хлесткие и горькие, а может, чудится, что находит, небось начал бы теперь говорить о том, что на сердце, сразу запутался бы. Может, и так. Но ему кажется, он и в самом деле находит нынче те слова, которые только и способны под­ нять наново и почувствовать себя прежним. Подходят к мыску, густо заросшему низким лиственничным лесом. Такого леса Киш еще не видел, деревья сильно изогнуты, в кронах чер­ неют вороньи гнезда, сами же кроны тоже почернелые, игольчатые вет­ ки опущены книзу: едва ль не земли касаются, а у стволов густо и домо­ вито высятся муравьиные горки. Их так много, что со счету собьешься, стоит приглядеться, то и увидишь, как носятся муравьи туда-сюда, туда- сюда, бывает, что и к лицу подберутся, и тогда Христя сердито смахива­ ет их рукою. Пройдет немного времени, и Киш узнает, что эта сопка, поднявшаяся над тайгою, так и зовется муравьиною, а деревья оттого искривлены и смотрятся потерянно и одиноко, что байкальские ветры тут гуляют и днем, и ночью, и зимою, и летом, не дают им распрямиться. Но теперь Христя ни о чем этом не знает и со смущением смотрит по сторонам: — Проклятое место... Лохов словно бы этого и ждал, жалуется на жизнь, ругает порядки на прииске, откуда ушел в недобрый час, поминает досадливым словом и товарища, который сманил. — Будет... Слышь!.. В голосе Христи не уловил Филимон неприязни, когда б уловил, мо­ жет, пуше того разошелся бы, бывало с ним и такое: вдруг да и шел наперекор всему, позабыв о страхе, который, кажется, стал частью его самого; не услышал неприязни в голосе товарища, зато услышал другое, уверенное и сильное, что неизменно влекло к Кишу, нашептывало: все будет хорошо... Хорошо... Впрямь ли?.. Но хотелось верить в лучшее, и Лохов, насколько это было в его власти, приободрился и тоже стал смот­ реть по сторонам, а потом и сам сказал: — Проклятое место... Верно что, проклятое... Только начали спускаться с сопки, хватаясь руками за холодные искривленные стволы и старательно обходя мура­ вейники, тут-то и увидели... Наваждение ли, другое ли что?.. «Тю меня! Тю меня!..— лихорадочно зашептал Филимон, разом сделавшись тем, кем и был на самом деле.— Сгинь! Сгинь!» И Христя побледнел, каждая жилочка в худом лице напряглась, дрожмя задрожала, схватил за пле­ чо Лохова сильными, посиневшими пальцами, сжал больно. Так и стоя­ ли и смотрели на то, что открылось глазам, а потом Киш прошептал сдавленным, будто враз смятым голосом: — Никак человек? Голый только... И шевелится вроде бы... Глянь? И впрямь человек... Уж когда подошли, а на то понадобилось полча­ са, тогда и увидели, что человек... Был он привязан к дереву упругими сыромятными ремнями, босыми, уже почерневшими и сильно опухшими ногами стоял на муравейной куче, грудь у него желтая и тоже припух­ шая, и по ней, сшибаясь, ползали муравьи. — Кто это тебя?.. Человек с трудом разлепил черные потрескавшиеся губы, что-то ска­ зал, но Христя не понял, опять спросил, и человек снова что-то сказал,