Сибирские огни, 1989, № 1

А когда Лохов пришел в себя, лютою волною накатил на него страх, и через минуту-другую ничего уж не осталось на сердце, кроме этого, все остальные чувства смявшего страха, и он, трясущийся, бледный, забежал в избу, схватил молодуху за руку: — Бежим!.. Не скоро еще оказались в далеком, северном Баргузинском уезде, там повезло, взяли Лохова на прииск мыть золотишко, а в бараке на­ шлось место и для молодухи, к тому времени забрюхатевшей. На при­ иске, среди разного люда, и удачливого, и нет, не во всякую пору добро­ го, а все ж не злого, мало-помалу начал оттаивать Филимон, бывает, что и расскажет о себе малость самую, и о матери обезумевшей, которая нынче одна-одинешенька среди людей, тоже расскажет и услышит слово участливое и улыбнется. Но, видать, на роду у него так написано... Работа на прииске в последнее время шла ни шатко ни валко, задолжал Лохов в приказную избу, а тут и слух пронесся, что по ту сторону Бай­ кала «железку» строят и заработки там ладные, были б руки... И — з а ­ горелось, с утра об одном и думает, что про те заработки, а в мечтах ри­ суется, как он вернулся в деревню и сразу к старосте, тот хмур и суров, но увидал в руке у него денежку и подобрел: — Ладно, прощаю. Иди к отчему порогу, живи... Верно что, знает Лохов, так и случилось бы, когда б пришел в дерев­ ню не с пустыми руками. Но как же ее заиметь, эту самую денежку?.. Не дается в руки вроде той сказочной птицы... — А мы приручим ее, ей-богу! Это, конечно же, Христя Киш, ловок, боек, и Лохов поверил ему на слово, может, потому и поверил, что ничего другого не оставалось, не­ жданно-негаданно затомилась душа, заскучала, и все-то обрыдло в чу­ жом краю, отчий дом вспоминается, деревня на берегу тихой речки, и загрустит посреди дня и скажет чего невпопад, а хуже того, сделает чего не так; пошли штрафы, нынче запишут, завтра... Уж и не знает, как из них выбраться, а когда отчаялся и тоска стала непереносимой, разыскал Христю, сказал, наперед зная, что услышит: — Бежим... Так и было: страх липкий и знобящий гнал Филимона в таежную неоглядь. Все дальше, дальше... Тот же страх мучал и Киша, и это было странно и так непохоже на него. Ему хоть на минуту остановиться, по­ размыслить, а он все идет, идет, торопко и хлестко, и длинные, теплые ветки по щекам бьют и шустрый ветерок, бог весть по какой надобности залетевший в тайгу, напирает, кучерявит длинные, давно не стриженные волосы. Неловко Христе, совестно перед товарищем, а пуще того перед самим собою, да нет мочи остановиться. — Все, не могу больше... Киш с неодобрением посмотрел на товарища, но осилил в себе не­ ладное, замедлил шаг. В памяти шевельнулось давнее. Жил мальчишка на городской окраине, с утра по дворам шатался, а то и на базар сбега­ ет, надо ж кормиться, отец человек вольный, чуть свет — уж нету его в бараке... «Тетенька, дайте копеечку за ради Христа. Я и сплясать умею, и песню спеть...» Случалось, давали. А как подрос маленько, стал вхож в городские ночлежки, там впервые узнал горький вкус украденного куска хлеба. Мог бы и вовсе потеряться, а то и в Большие Иваны выйти, но уже тогда жило в душе уважение к себе, с каждым годом это чувство крепло, пошел на пристань и по гибким гнущимся мосткам стал сгру­ жать с пароходов тюки с купецкими товарами, а потом и на севере ока­ зался, в суровом Баргузинском крае. Бывало разное, но ни при какой погоде Христя не ломался и умел постоять за себя... А вот недавно другое захлестнуло, славное, однако теперь нету того чувства, осталось от него сладкое и щемящее воспоми­ нание. То и обидно, что нету, и всему виною Назарыч, нет, он не боялся его, как многие на прииске, а все ж испытывал перед ним робость. Передохнуть бы маленько... Христя хотел сказать что-то злое, но сдержался, опустил хмуро* и