Сибирские огни, 1989, № 1

из них, бессменный организатор вечерних сидений за лото, бухгалтер-пенсионер с уличной кличкой Графин, «не ради копеек — общества ради». Собираясь в.от так, вместе, по вечерам, они ощущают себя близкими людьми, соседями в лучшем смыс­ ле этого слова. А чувство соседства — осо­ бое, независимое от каких-либо производ­ ственных или семейных связей чувств.о. Оно раскрепощает человека, делает его равным среди равных, и вот эту атмосферу нефор­ мального коллективизма автору рассказа удается передать зримо, осязаемо. Но и каждый отдельный участник ежеве­ черней игры в лото в рассказе Н. Шипило- ва виден так же отчетливо: и всегда оку­ танный махорочным дымом Графин, и его постоянная напарница, одинокая пожилая женщина, бывшая фронтовая медсестра Александра Григорьевна, и алкоголик Ми- тяша со своим маленьким хобби — делать в разных углах двора денежные заначки на утреннюю опохмелку, и сорванец-подросток Ермолай, выслеживающий, куда прячет Ми- тяша свои рубли и трешки... Рассказ «Игра в лото» населен довольно густо, но персонажей не спутаешь друг с другом; у каждого есть характер с точно подмеченной, акцентированной особинкой, через которую хорошо виден весь человек. Герои рассказа «Игра в лото» не только во внешних своих проявлениях неодинако­ вы, они и в разговоре, в речи своей, что, к сожалению, нечасто случается в произве­ дениях молодых, ярко индивидуальны. Ведь к тому же Графину соседи тянутся еще и потому, что его интересно послушать. Простое, вроде бы, дело вытащить из ме­ шочка бочонок и выкрикнуть написанный на нем номер, но у Графина это целый спектакль, захватывающая игра, которую зрители, они же и участники импровизиро­ ванного представления, воспринимают и оценивают по достоинству. Вообще, надо сказать (и это тоже до­ вольно редкая вещь в современной литера­ туре), персонажи рассказа «Игра в лото» умеют и любят слушать друг друга. Они с удовольствием слушают не только Графина, но и в.осторженно комментирующего его Ермолая. Они «любят треп» шепелявого Митяши, с уважением прислушиваются к спокойной, рассудительной Александре Гри­ горьевне... И в этом неподдельном умении не только высказывать себя, но и слушать других, видно искреннее уважение друг к другу, внимание и душевная деликатность, которые помогают соседям сохранять чувст­ во локтя, легче переносить личные драмы, а также противостоять взрывоопасной на- электризованности внешнего мира. Внимание к одиноким, в чем-то несклад­ ным судьбам всегда было в традициях рус­ ской литературы. Традиция эта продолжа­ ется и в творчестве нынешних молодых. И не только в силу преемственности. Человек с надтреснутой судьбой всегда был объек­ том пристального внимания потому, что именно на душевном изломе лучше, выра­ зительнее всего высвечиваются и выступа­ ют болячки и противоречия как самой лич­ ности, так и окружающего ее бытия. Драма личности позволяет увидеть и гораздо бо­ лее широкие по масштабу нравственно­ этические и социальные драмы. Взглянем с этой точки зрения на рассказ А. Кузнецовой «Ночная птица» («Вчера был дождь». Омское кн. изд-во, 1986). Особой тематической новизной он не от­ личается. К матери в деревню приезжает погостить дочь. Вдвоем коротают они дол­ гие осенние ночи, слушая, как гДе-то тоск­ ливо кричит гусь-подранок. Крик этот тре­ вожит души родных, по-своему одиноких женщин, становится как бы звуковым им­ пульсом-ключом в их нерадостный мир. Каждой из них досталась своя судьба. На долю матери выпал тяжкий, почти не­ оплачиваемый труд в военные и послевоен­ ные годы в колхозе, горькое вдовство, раз­ личные укрупнения, обобществления и про­ чие эксперименты, одинокая старость в «не­ перспективной» деревне. Ее дочь Анна — из поколения, которое по разным причинам оторвалось от корня, но, уехав в город, не прижилось как следует и там. И не случайно возникает в рассказе гусь-подранок. Ведь и сама Анна, в сущно­ сти,— такой же «подранок»: то, о чем меч­ талось (хотела быть археологом, а стала швеей), не сбылось, любви не получилось, жизнь тратится на мелочи, но, главное, без­ возвратно потерянным оказалось чувство внутренней цельности и свободы, чувство собственной значимости, дающие человеку силу и крепость. «Драмами одиночества» можно назвать и повести молодого алтайского прозаика Ана­ толия Кирилина. Населяют их люди разных жизненных сфер, но чем бы ни занимались его герои, какими бы разными ни были, в одном они несомненно близки — души их тронула трещина разлада с миром и самим собой. В центре повести А. Кирилина «На белом коне», давшей название сборнику его про­ зы (Барнаул, Алтайское кн. изд-во, 1987), — вольнонаемная бригада, промышляющая свой калым на нив.е сельского строительст­ ва. Живописно, со знанием дела показыва­ ет автор труд и быт шабашников, их не­ простые взаимоотношения с хозяйств.енни- ками-работодателями, которые, с одной стороны, презирают «вольных мастеров», а с другой — из-за постоянных сбоев в эко­ номическом механизме обойтись без них не могут. (И трудно тут не согласиться с од­ ним из персонажей повести, утверждающим, что шабашники — «продукт времени, мож­ но сказать, социальная необходимость»). Правда, по-настоящему глубокого анализа причин и истоков шабашничества, по иро­ нии исторической судьбы ставшего ближай­ шим родственником бригадного подряда, в повести, к сожалению, нет, что несомненно обедняет ее. Но, судя по всему, автор такой задачи в качестве первоочередной перед собой и не ставил. На переднем плане у него нравст­ венная сторона явления, а точнее — та ду­ ховная коррозия, которая ему сопутствует. Поэтому и речь в повести не столько о тру­ де шабашников как таковом (здесь-то у них как раз полный ажур — работать они могут и умеют с полной отдачей), а о тех краеугольных принципах и той философии, на которых держится сам образ жизни ша­ башников.