Сибирские огни, 1989, № 1

роини рассказа Дуси, опухоль, которая (н это во всех деталях удалось показать автору) метастазами прорастает в детях, которым изо дня в день преподаются на­ глядные уроки нравственного лицедейства. Не так уж много времени потребовалось, чтобы новыми произведениями молодых авторов (в том числе и самой Т. Набатни- ковой) подтвердить правомерность этой столь ужесточенной позиции, доказать идей­ но-художественную ее состоятельность, тем более что проблема семейной прочности с годами не исчезает, а, наоборот, становится все острее. В сущности, те же, что и в рассказе «Те­ бя от ранней зари», мотивы звучат в рас­ сказе начинающего новосибирского прозаи­ ка Игоря Ткаченко «Когда вернешься до­ мой» («Дебют». Новосибирское кн. изд-во, 1986). Герой рассказа едет в отпуск в края сво­ его детства и вспоминает один из драматич­ ных моментов той юной поры, когда в жизнь их семьи вторгается красавица Свет­ лана Фатьянова — мать его одноклассника. Лирическая по тональности, о чем гово­ рят уже вступительные аккорды новеллы («там безлюдные песчаные пляжи,..», «там ждешь чуда...», «там все осталось, как бы­ ло...»), она остро драматична по нравст­ венной сути. Автор пытается показать дра­ му осознания подрйостком двух противопо­ ложных, но перепутавшихся в один клубок, чувств: высокого — любви и низкого — предательства. Мальчик сердцем принимает Фатьянову, в которую влюблен его отец («я радовался за отца, что ему досталось танцевать с Фатьяновой, если бы я был взрослый, я бы тоже так с ней танцевал, касаясь щекой ее волос..,»), неосознанно понимает и поддер­ живает чувство отца. И завидует Сашке Фатьянову — «за что ему такая мать?» Все это переполняет неокрепшую душу («я бо­ ялся расплакаться от пронзительной жало­ сти к отцу, Фатьяновой и себе»), подводит героя к какой-то черте, грани, за которой должно начаться что-то качественно новое («Я рвался из детства, уже почти знал и почти чувствовал, смелый в мыслях, уже погружался в мир неясных желаний и, пу­ гаясь, отступал, так и не успев понять»). Состояние «непреходящего удивления и ожидания», отмеченное, кстати, почти теми же словами в рассказе Т. Набатвиковой, вообще есть естественное состояние отроче­ ской души. Это — ожидание счастья, пока еще понимаемого очень расплывчато, каж ­ дый раз по-разному рисуемого В'оображени- ем. Для героя И. Ткаченко, например, счастье олицетворено поначалу в образе любимой женщины отца. Но это — и под­ спудное ожидание прозрения, понимания истинной цены создаваемых самому себе иллюзий. Присматриваясь к взаимосвязям внутри треугольника (мать — отец — Фатьянова), герой рассказа «Когда вернешься домой» мало-помалу начинает понимать, что счастье одних может обернуться несчасть­ ем других, а любовь — предательством. Причем страшнее всего, что предательство это совершается походя, легко и бездумно. «Я думал, предают только на войне, под пытками и дулом автомата, когда есть два пути: или — или,— размышляет герой рас­ сказа.— Я думал, на предательство, как и на подвиг, нужно решиться, нужно быть особенным. А это, оказывается, очень прос­ то — предать мимоходом, отмахнувшись удобной ложью». А виновницей этой лжи юный герьЯч те­ перь считает еще недавно обожаемую им Фатьянову (поистине — от любви до не­ нависти один шаг). «И поняв это, я уже не мог ее простить. Я не мог простить ей страх отца передо мной. Я не мог простить ей ждущую удара повинную его спину. И тогда я отказался от нее». Эти ложь и предательство приводят не только к конфликту внутри себя. Автор стремится (и, по-моему, напрасно) и внеш­ не накалить страсти. Он сталкивает в дра­ ке главного героя рассказа с Сашкой Фать­ яновым, в лице которсяч) (что даж е с точ­ ки зрения максималистской детской психо­ логии не очень убедительно) он бьет «все фальшивое и ложное, кажущееся красивым, морочащее голову». ...Повзрослевший герой через много лет возвращается в места своего детства, встре­ чает там также взрослого Сашку Фатьяно­ ва и уговаривается с ним ехать на рыбал­ ку. На этом рассказ и заканчивается. Но за кадром остается одно очень важное об­ стоятельство, без прояснения которого рас­ сказ, на мой взгляд, теряет четкие ориен­ тиры: как драма, пережитая в детстве, ото­ звалась во взрослой жизни героя-рассказ- чика? Вопрос этот остался у И. Ткаченко открытым, но ведь, в основном, именно ради него и был смысл затевать очередное «путешествие в детство». Как бы там ни было, но отразить в своем творчестве детские годы и все, что с ними связано, молодым авторам, как правило, удается достаточно свежо, проникновенно и даже, как видим, иной раз с неподдельным внутренним драматизмом. Гораздо боль­ шего труда стоит им художественное вос­ произведение «взрослой» жизни. Почему? В многочисленных дискуссиях о творчест­ ве молодых, развернувшихся в последнее время, часто звучит вполне резонный вро­ де бы довод: литератор, мол, такой нынче пошел — личностью мелкий, инфантильный, с недостаточно развитым общественным со­ знанием и гражданским те.мпераментом; он, дескать, отгородился от жизни застеклен­ ным личным мирком и отсюда все его твор­ ческие беды — уход от острых социальных проблем, бытовизм, мелкотемье, самоко­ пание... Предположим, что все это действительно так (я, правда, подобные обвинения в ад­ рес молодых принять безоговорочно не мо­ гу). Но, согласившись, нелишне поинтере­ соваться: а где же корни, истоки вьсех этих грехов молодых? Из чего, как сложился их «застекленный» мирок? И тогда придется вспомнить, что духов­ ное созревание и гражданское сташвление набирающей сегодня силу литературной волны пришлось, в основном, на тот печаль­ но памятный период в жизни нашего об­ щества, названный застойным, когда в пол­ ной мере начали проявляться и двойная мораль, и расплывчатость нравственных критериев (пресловутая амбивалентность), что, в свою очередь, не могло не сказаться на воспроизведении нашей действительности литературой и искусством.