Сибирские огни, 1989, № 1

трудна, на речке, где снесло половодьем мост, они все чуть не погибают... Сюжет осложнен немаловажным траги­ ческим обстоятельством: накануне этой по­ ездки Степанида получает похоронку на му- -жа. Однако она не только находит в себе силы отправиться в неблизкий и опасный путь, но и мужественно скрывает горькое известие от сына. Можно, конечно, обвинить А. Дитца во втор'ичности, эпигонстве, но я бы не спешил этого делать. Речь, скорее, надо вести о типологической общности. Ведь военное лихолетье ставило людей в какие-то типич­ ные для своего времени положения и ситуа­ ции, которые, впрочем, при кажущемся сходстве, невозможно было механически позаимствовать, ибо внутреннее их напол­ нение в каждой конкретной судьбе оказыва­ лось всегда индивидуальным, поскольку шло от неповторимого, личного, пережи­ того. Личностность, хотя повесть и написана от третьего лица, испО'Ведальная искрен­ ность, достоверность и незаемность всего в ней происходящего характерны и для по­ вести «Журавец над крышей». Ж аль только, что далеко не всегда пре­ красные эти качества подкреплены в произ­ ведении добротным литературным мастер­ ством. Более четырех десятилетий прошло с тех пор, но война и все, что с нею связано, продолжают притягивать к себе присталь­ ное внимание пишущих. Правда, в отличие от А. Дитца, большин­ ство молодых литераторов в осмыслении и отображении великой трагедии народной следуют уже не в русле традиционных ис­ поведей военного детства, а ищут какие-то иные пути. Это и закономерно. За редким исключе­ нием, у нынешних дебютантов совсем иной, впрямую не связанный с во.йной, жизненный опыт, поэтому военное лихолетье воспри­ нимают они опосредованно: через расска­ зы очевидцев, с помощью книг, кино, теле­ видения и т. д. и, чтобы избежать вторич- ности, они волей-неволей должны находить неожиданные ракурсы, повороты, изобра­ зительные средства, роль которых, в отсут­ ствие первичных наблюдений и впечатле­ ний, резко возрастает. Имея внутреннюю потребность сказать о Великой Отечествен­ ной войне свое слово, молодые авторы идут уже нередко не по пути безусловпой досто­ верности, обнаженной реальности повество­ вания, а по пути воздействия на читателя неожиданным сюжетным ходом, психологи­ ческим состоянием, врезающейся в память деталью. В рассказе «Журавлиха» («Дымы над горой». М., «Современник», 1987) краснояр­ ский прозаик Сергей Задереев скуп на краски и подробности. О старухе, потеряв­ шей на войне мужа, семерых сыновей и дочь, которая отправилась вслед за брать­ ями мстить врагу, молодой писатель рас­ сказывает лаконично, почти информацион­ но, чем поначалу вызывает даж е раздраже­ ние. Но, вчитываясь, начинаешь понимать, что красочное живописание горя матери здесь и впрямь было бы неуместно, более того — фальшиво. Задачу свою автор ви­ дит не в том. Он ищет единственно верный угол зрения, единственно нужный поворот в поведении героини, который бы высве­ тил всю глубину боли и страдания женщи­ ны, чью душу война сожгла и опустошила до дна, но не смогла уничтожить в ней од­ ного — неистребимой веры и надежды, С. Задереев такой поворот находит. По­ лучив последнюю — »а дочь Надю — по­ хоронку, Журавлиха три дня не показыва­ лась на людях. Когда же, навестив ее, председатель предлагает ей от колхоза по­ мощь («известное дело, одной трудно»), старуха неожиданно возмущается: «Ну и злыдень ты, Николай Петрович... Вы что же, хоронить меня вперед дочки собрались?» Что-то повернулось, сошло с рельсов в ее сознании, надорванном гибелью близких людей, и сумасшедшая, но необоримая на­ дежда на возвращение дочери не оставляет ее до самой смерти. Одной-единственной, психологически точной деталью подчерки­ вает автор эту надежду: «На почту она ходила реже. Раз в месяц. А потом и совсем перестала. Только к аж ­ дый год шила для Нади свадебное платье_. Когда старушка умерла, гроб ее поставили посреди избы и открыли большой, кованный медью сундук. Думали, в нем припасена одежда, какая поновей, чтобы одеть в по­ следний путь Журавлиху. Но сундук был наполнен легкими свадебными платьями.» В основе рассказа омской писательницы Аллы Кузнецовой «Прощание Ивана» («Вчера бы дождь». Омское кн. изд-во, 1986) — сборьы русского крестьянина на священную войну. Не раз возникали они в нашей литературе. Достаточно вспомнить повесть Е, Носова «Усвятские шлемонос- цы», всю на этом построенную. Но А. Куз­ нецова не побоялась пойти по проторенно­ му пути, не испугалась, что голос ее зате­ ряется в общем хоре тех, кто пишет о че­ ловеке на войне. А не дает затеряться ее голосу прежде всего лирическое мироощущение, владею­ щее автором и его героями. В мироощуще­ нии этом нет ничего второстепенного, не­ нужного в окружающей жизни. В особен­ ности же обостренно-важной, до боли близ­ кой каждая мелочь бытия становится герою рассказа перед лицом того страшного и грозного явления, которое зовется «война» и с которым совсем скоро ему придется стол­ кнуться в смертельном поедивке. Естествен­ но, что на первый плат выходит душевное состояние человека, его обостренное чув­ ствование, неотделимое, впрочем, от воздей­ ствующих на него В'нешних обстоятельсте. Есть В новелле и свой поворот в знакомой теме. Многодетный русский крестьянин Иван, застигнутый сообщением о призыве в действующую армию на дальнем покосе, в спешке сборов (а времени до погрузки в эшелон у него в обрез) не успевает сделать одного чрезвычайно важного дела — по­ прощаться с детьми, которые, не подозревая о случившемся, ушли утром в лес по ягоды. И эта частность в безмерном море траге­ дии народной как-то по-особому высвечи­ вает ее, добавляя, к тому же, свежий штрих в нравственный облик русского солдата, который ради мира на земле готов был по­ жертвовать даже самым для себя дорогим. Нет нужды объяснять, что война — не только боевые действия или тяжелая рабо