Сибирские огни, 1989, № 1
каменный пол, и — параша в углу, и — Лохов с безвольно подрагиваю щими плечами. Открылась обитая железом дверь, кашляющий, с какою-то вялою хрипотцою голос произнес: — Которы нынче изловлены, выходь!.. Христя первым шагнул через порог и, смятенный, остановился. Уви дел человека, которого не ожидал увидеть. Нет, он, конечно же, знал, что рано или поздно их пути-дороги пересекутся, но не так скоро. З а скрежетал зубами: — Проворен, сволочь!.. А тот, плосколицый, с толстыми рыжими бровями, уже шел навстре чу, улыбаясь: — Вот так улов! Богатеющий улов!.. Давешний стражник ничего не понимал и все ж с интересом наблю дал за этою встречею. Заметил, как судорога исказила лицо Киша, про шла по искривленному подбородку, крикнул: — Осторожней, Назарыч! Парень-то с норовом. Но тот лишь усмехнулся, подошел: — Что, не рад свиданию? — И как тебя земля держит, нюхатый пес?! — обмякнув, вяло сказал Христя. — Да уж, нюх у меня ладный, можно сказать, собачий нюх.—^^Он явно гордился своею удачливостью и не скрывал этого.— Как же ты хо тел уйти от меня не спросясь? Отродясь такого не было и не будет. — Врешь, пес! Назарыч не стал спорить, заметил прижавшегося к стене Лохова, спросил с удивлением в мягком, словно бы обволакивающем этою своею мягкостью, голосе: А тебе-то, Филимон, чего в бегах искать? Ну, Киш — это понятно, у его внутрях черт сидит, вот и мучит. А ты?.. Иль богачества захотел? И-эх!..— Повернулся к стражнику.— Завтре заберу. Мои...— Ушел. И снова они оказались в камере, сидели поодаль друг от друга, мол чали. Но вот Христя тихо запел: Меж высоких хлебов затерялося Небогатое наше село. Горе горькое по свету шлялося И на нас невзначай набрело... Голос у Киша приятный, он словно бы зовет куда-то, где не будет так тягостно на сердце, так горько, где ждет радость, и Лохов, поддавшись этому чувству, сам того не заметив, тоже запел: Суд приехал. Допросы. Тошнехонько... Сдогадались деньжонок собрать. Оглядел его лекарь скорешенько И велел где-нибудь закопать... Песня не томила своею болью, была легкой и волнующей, и эта лег кость и волнение удивительным образом подействовали на Филимона, он забыл о страхе, который стал особенно непереносим, когда увидел приискового стражника. Оглядел его лекарь скорешенько И велел где-нибудь закопать... Христя понимал, что теперь чувствует Лохов, и сам чувствовал то же, и это как-то примиряло с товарищем. В другое время он долго не про стил бы ему душевной слабости. Но так могло случиться в другое время, а нынче он сказал: — Ниче, Филька, еще погуляем. — Боюсь, выпорют. — Может, и выпорют. А может, и похлеще придумают. Но да нам не впервой терпеть, И
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2