Сибирские огни, 1989, № 1

ра. Берет мел своими длинньями пальцами и начинает молча писать на доске формулы. Борн не выдерживает: «Поль, расскажите нам, что вы пишете?» И Дирак, продолжая писать, начинает неохотно говорить: «Дабл ю минус альфа эр, пи эр минус альфа ноль эм це, на пси...» и дальше в таком духе, и он искренне был уверен, что объясняет. Самыми яркими становились семинары Борна, когда в Геттинген приезжали Нильс Бор, Эренфест или Паули. С Паули всегда были связаны отчаянные споры и обязательно какая-нибудь смешная история. Он вообще мог приехать в Геттин­ ген, зайти на минуту в Институт и уйти никем незамеченным, оставив на столе за ­ писку: «Был в Геттингене. Пирожные как всегда отличные, физика никуда не годит­ ся». Появление Нильса Бора в Геттингене превращалось в настоящий праздник науки. Эренфеста считали дирижером европейской науки — если Эренфест работу одобрил, ее читали, если нет, не читали. Он же был и дирижером взаимоотношений. Эренфест не признавал никакой борьбы за приоритет. И не было никаких разговоров о том, что кто- то у кого-то «украл идею». Как это, украли идею? Можно ли у Эйнштейна украсть идею, или у Бора, или у Шредингера?! С приездом Эренфеста менялась сама ат­ мосфера взаимоотношений. Она приобрета­ ла ту живость и непосредственность, кото­ рых немного не хватало строгой и сухова­ той форме общения Борна с его учениками. ■Юрий Борисович рассказывал: «Борн бесконечно много сделал для меня. На­ сколько только много может один человек сделать для другого человека. Но обще­ ние с ним бывало самым разным — не всег. да легким». Все зависело от настроения Борна, кото­ рое проявлялось мгновенно. Если он привет­ ствовал, например, Румера: «ОиЬеп Тад, йосЬг», было ясно — настроение плохое. Это значит: день сидел, марал бумагу, ком­ кал и бросал в корзину, ничего не выходи­ ло. Не выйдет и разговора о науке. Можно прощаться и идти работать дальше самому или отправиться в кино. Если приветствие было: «Си1еп Та§, Ритег!» — это означало, что настроение получше. Значит, появился просвет и есть предмет для разговора, но не о вашей науке, а о том, чем занимается в данный момент сам Борн. А бывало и та­ кое: «ГьеЬе Китег!» — это означало, что у него все идет, все ладится, сейчас он отло­ жит на некоторое время свои бумаги и вы можете спокойно излагать свои собствен­ ные проблемы. Семинары Борна проводились каждую неделю по средам. Тема семинара, как пра­ вило, заранее не объявлялась. На семинар неожиданно мог приехать Зоммерфельд или Еничке фон Нейман, мог прийти Джеймс Франк со своей молодежью, только что по­ лучившей новые экспериментальные данные. В качестве почетного гостя в Геттингене мог оказаться Густав Герц или Чарлз Вильсон. В честь гостей Борн, как правило, устраи­ вал приемы у себя дома, куда непременно приглашались все ассистенты Борна. Юрий Борисович рассказывал о приеме в честь Резерфорда, когда была устроена торжест­ венная процедура присвоения ему звания почетного доктора Георгии-Августы. Среди гостей, приглашенных Борном, были Джеймс Франк и Рихард Курант с женами, три ассистента Борна — Гайтлер, Нордхейм и Румер, и еще, в связи с официальной це­ ремонией, куратор Георгии-Августы, высо­ копоставленный чиновник. «Когда мы вош­ ли в гостиную,— рассказывал Юрий Борисо­ вич,— важный куратор с презрительной ми­ ной каждому из нас подал два пальца. А великий Резерфорд свою огромную руку протянул широко, сердечно, пожал всем нам руки до боли и обратился к Борну: «Вот у вас сейчас какие ассистенты. Помню, в прошлый раз у вас был Гейзенберг!» За столом геттингенские профессора дер­ жались вначале чинно, а молодые люди и вовсе притихли. С лица важного куратора не сходило презрительное выражение: его, по-видимому, шокировали простые манеры Резерфорда, его громкий хохот, похлопыва­ ние по плечу и простые замечания. Ел Ре­ зерфорд с большим аппетитом, не очень прибегая к ножу и вилке. А когда перешли к десерту, все отчетливо услышали громкий хруст слоеных пирожных, явно понравив­ шихся Резерфорду. Когда удовлетворенный Резерфорд взялся за свою трубку, про­ изошло непредвиденное. К этому времени беседа приобрела уже свободную форму и, как это часто бывает среди пожилых лю­ дей, приняла характер воспоминаний. Джеймс Франк рассказал о случае, кото­ рый произошел с ним во время войны. Он дневалил как-то перед штабом своей воин­ ской части. Бдруг он увидел, как прямо на него мчится на лошади офицер. Перед са­ мым носом у испуганного немножечко Франка офицер остановил лошадь, соскочил с нее, бросил поводья Франку и сказал: «Подержите, я ненадолго». Франк остался сторожить лошадь и ждал больше, чем ему хотелось. Наконец, офицер вышел, достал кошелек и протянул Франку пятьдесят пфеннингов: «Прости, солдат, что задержал тебя». «Но, знаете,— ответил Франк,— я должен вам сказать, что моя профессия и мое положение в гражданской жизни не позволяют мне брать чаевые». Тогда офи­ цер посмотрел на него внимательно, улыб­ нулся и сказал: «Ничего, солдат, не стес­ няйся. Деньги всегда деньги. Они еще при­ годятся тебе в твоей гражданской жизни». — Ну, и взяли? — спросил Резерфорд, — Да. — Напрасно. Надо было просить больше! Бажного куратора перекосило. Рассказ Джеймса Франка вызвал естественные ас­ социации у Рихарда Куранта, и тот расска­ зал, как воевал во время войны, был ранен в живот и получил в награду Железный крест, А после войны во время страшных государственных беспорядков был председа­ телем Совета солдатских депутатов города Геттингена и окрестностей. —- Бот. чем я занимался,— рассказал он, — выписывал, например, бумагу: «Гражда­ нину такому-то разрешается проезд туда- то и обратно для приобретения 5 мер кар­ тошки» и подпись — председатель Совета солдатских депутатов, доктор Курант. Резерфорд оживился: «Доктор Курант, я понял, почему из вашей революции ничего не вышло! Вы больше думали о математи­ ке, чем о перевороте, а надо было наоборот!»