Сибирские огни, 1989, № 1

чилось благополучно. По тем временам его могли бы и расстрелять на каком-нибудь полустанке — странный человек, желтый, тощии, с длинным носом и лихорадочными глазами, сильно смахивающий на перса в странных брюках, заправленных в яркие гольфы, везет важные государственные бу­ маги, да еще документы у него не в поряд- И Юрий Борисович поспешил в Москву наверстывать то, что было упущено в пого­ не за романтикой и чужими революциями «Блудный сын» вернулся в Лузитанию Бернулся в то самое время, когда над Лу­ зитанией горела звезда теории относитель­ ности. Павел Александров и Павел Урысон первые советские математики, побывавшие за границей и поразившие европейские мате­ матические центры своей молодостью и лек­ циями по новой науке — топологии, созда­ телями которой они были, вернувшись домой, читали лекции по теории относитель­ ности Эйнштейна. Павел Сергеевич Алек­ сандров в 32 года будет избран членом- корреспондентом Геттингенской Академии наук, Павел Урысон, оставив свое имя в ря­ ду классиков мировой науки, в 1924 году трагически погибнет в возрасте 25 лет. Теория относительности потрясла видав­ шего виды дипломата. Теперь Юрий Бори­ сович Румер был уверен, что нашел свой путь в жизни. Вскоре после их первой встречи Борн со­ общил Румеру, что послал его работу в Геттингенское научное общество и что ему предстоит сделать там доклад. Геттинген­ ское научное общество — бывшая Ганно­ верская Академия — существовало, по мне­ нию Гильберта, для того, чтобы злить тех профессоров, которые не были членами ака­ демии. Доклад там представлял чистую формальность. И прежде чем выступать, следовало пройти настоящее испытание —6- «обстрелять» свой доклад на заседании Математического клуба Гильберта. Этот клуб был неофициальной организацией. У него не было ни служащих, ни денежных средств. Но это было то самое «место сбора кронпринцев и королей науки», где обсуж­ дались и решались проблемы самого высо­ кого класса. Давид Гильберт, чье имя осталось почти во всех разделах математики, сыграл важ ­ ную роль и в том, что двадцатые годы ста­ ли \Уип(1ег]аЬге — прекрасными годами — геттингенской физики. Сообщения физиков в Математическом клубе стали традицией. Гильберт любил повторять: «Физика слиш­ ком сложна для физиков и нужно, чтобы за дело взялись математики». Макс Борн на­ чинал свой научный путь ассистентом Гиль­ берта. И вот настал день, когда Юрий Борисо­ вич Румер делал доклад в Математическом клубе. Гильберта не было. А Рихард Ку­ рант, исполнявший роль председателя, ска­ зал в конце доклада: «И это физик из Рос­ сии? Я думал, что у них физика все еще — стекло, металл, провода, какая-нибудь по­ ломка, а тут чистая математика». Доклад был одобрен и вскоре опублико­ ван в «Сообщениях Геттингенского научно­ го общества». Окрыленный успехом, Румер, как только получил свежие оттиски, тут же решил показать их Гильберту. И отправил­ ся прямо к нему домой. Дверь открыла горничная. Румер без око­ личностей отдал ей свою визитную карточ­ ку и — его приняли! Гильберт, оказывается, сказал: «Пригласите его. Я хочу посмотреть на того русского господина, который не ис­ пугался госпожи тайной советницы и без ее ведома проник в ее дом». Юрий Борисович часто вспоминал вместе две разные встречи — обе первые — одну с Давидом Гильбертом, другую с Альбертом Эйнштейном. Он писал: «Мое появление и первые месяцы пребывания в Геттингене совпали с началом мирового экономического кризиса и наступлением «тощих лет». Толь­ ко теперь, полвека спустя, когда опублико­ вана переписка Борна с Эйнштейном, я уз­ нал, какую заботу и сердечное участие про­ являл тогда Борн по отношению ко мне, совершенно неожиданно появившемуся у него, «человеку из России»... Пророки кван­ товой веры имели, как правило, педагогиче­ ские наклонности и пользовались славой хороших учителей... Эйнштейн славой хоро­ шего учителя не пользовался. Его огромная внутренняя сосредоточенность была для по­ сторонних почти непреодолимой преградой на пути проникновения в мир его физиче­ ских идей... Как видно из его переписки а Борном, Эйнштейн неоднократно высказы­ вал желание «найти руки» для проведения расчетов. Борн, окруженный творческой моло­ дежью, всегда стремился найти подходя­ щих сотрудников для Эйнштейна. Он счел возможным «примерить» меня к Эйнштей­ ну.» В декабре 29-го года Румер получил те­ леграмму от Эренфеста: «Приезжайте. Эйн­ штейн вас примет». Вслед за телеграммой пришел перевод на 200 гульденов для опла­ ты проезда. С того самого момента, как Румер полу­ чил телеграмму от Эренфеста, волнение не покидало его. Он думал о предстоящей встрече ежечасно, тщательно подбирая слова, которые он скажет и которые у него никак не укладывались в нужном порядке. «В начале декабря 1929 года я приехал в Берлин и сразу же направился к Эйнштей­ ну. Я ждал недолго. Дверь в гостиную от­ крылась и вошел Эйнштейн. Он подошел ко мне и протянул руку, представившись: «Эйнштейн». «Доброе утро, господин про­ фессор», — ответил я, и обыденность этих слов сразу сняла мое смущение, как если бы передо мной был один из тех геттингенских профессоров, которых я к тому времени уже перестал стесняться... Затем вошел Эренфест... Мы отправились на чердак с низким деревянным потолком — кабинет Эйнштейна... Часа через полтора после на­ чала беседы, в которой моя работа послу­ жила только отправной точкой, я почувст­ вовал сильную усталость. Помню, меня очень удивило, что оба моих собеседника сохраняли полную свежесть восприятия, и я не заметил у них ни малейших следов утом­ ления... Затем мы с Эренфестом спустились в гостиную, вскоре вошла жена Эйнштейна и очень доброжелательно пригласила нас остаться к обеду. Я согласился, но Эрен­ фест сказал: «Нет, уходите, мне придется