Сибирские огни, 1989, № 1

Кладбище Геттингена поражает обилием имен, известных всему миру. К началу XX века Геттинген стал, по выражению Макса Борна, «математической меккой мира, славу которого поддерживали три пророка; Феликс Клайн, Давид Гиль­ берт и Герман Минковский». Этим же «про­ рокам», в особенности Давиду Гильберту, принадлежит огромная заслуга в том, что Геттинген станет и физической меккой ми­ ра. Теплым июльским днем 1929 года поез­ дом из Берлина Юрий Борисович Румер приехал в Геттинген. Прямо с вокзала, ос­ тавив фибровый чемодан в камере хране­ ния, он отправился в Институт теоретиче­ ской физики Макса Борна. Весь институт, как тут же выяснилось, состоял из самого профессора, трех его ассистентов и фрау, которая ведала хозяйством и печатала на машинке. В ее обязанности входило также подавать профессору Борну машину по утрам. Легко обнаружив кабинет Макса Борна, Румер открыл дверь и увидел профессора, которому какой-то американец на ломаней- шем немецком языке излагал СВОЮ идею. Борн, обернувшись к новому посетителю, сказал: «Сядьте, пожалуйста, подождите», и углубился в пояснения американца. Он проявлял страшное терпение, внимание и доброжелательность, но не смог понять ничего из этих объяснений. Наконец он от­ кинулся в кресле: «Знаете что, попробуйте написать все это по-английски, я прочту». Отправив американца, он обратился к Ру- меру; — У вас тоже идея? — Да, господин профессор, у меня идея. — Он не стал говорить ТОЖЕ, его идея была сама по себе. — Угу,— хмыкнул профессор,— что ж, давайте, выкладывайте ИДЕЮ. Молодой человек из России начал расска­ зывать. За его спиной стоял Московский университет с традиционно сильной матема­ тической школой, и он привез с собой ра­ боту, где в стройной математической фор­ ме была изложена его идея. Он излагал ее со всей самонадеянностью молодости и ж аждал только одного, чтобы ее оценили по достоинству. Вдруг он услышал голос Борна; — МепзсЫ Вы хорошо говорите по-не­ мецки! Но, знаете, все, что вы рассказывае­ те, меня совершенно не интересует. Молодой человек ошарашенно замолчал. Но в молодости крепко стоишь на ногах и не так-то легко сбить тебя с толку. И он уверенно стал продолжать дальше, будто не слышал замечания Борна. Прошло еще несколько минут и Борн задал вопрос. Румер ответил. Вопросы посыпались даль­ ше. Разговор затянулся. Теперь уже было видно, что Борн получает удовольствие от общения с молодым русским, который не только блестяще владеет математическим аппаратом и ясно, легко выражает мысли на родном языке Борна, но еще и шутит на этом языке. Наконец, Борн, довольный, встал, про­ шелся по комнате и сказал: — Хорошо, я. пожалуй, попробую на вас поставить. Скоро Борн напишет письмо Эйнштейну. А тогда, сразу после разговора, Борн поз- вал двух своих ассистентов Гайтлера и Нордхейма и попросил их помочь Румеру устроиться в Геттингене. Все они оказались ровесниками, вскоре стали друзьями. Зн а­ комство началось, конечно, со взаимного «ощупывания» — в течение получаса они говорили о науке, а потом разговор пере­ шел на самые разные темы. Следуя заданию Борна, молодые люди отправились искать Румеру жилище. По дороге Нордхейм и Гайтлер наперебой рас­ сказывали русскому гостю, что это за го­ род Геттинген. Здесь лучшие книжные ма­ газины Европы, прекрасные концерты, — Бах, Гайдн, — и изумительные пирожные. Город состоит, в основном, из студентов, мелких лавочников, квартирных хозяек и Нобелевских лауреатов. В Геттингене, как и в других университе­ тах Германии, не было обычая, чтобы сту­ денты прослушивали сквозной курс лекций и сдавали бы все экзамены. Все зависело от того, чем вы собираетесь заниматься дальше. Всего было два рода экзаменов: докторские и асессорские. Если вы хотите стать юристом, бургомистром или директо­ ром банка,— словом, занять любую госу­ дарственную должность, вы должны сдать экзамены на асессора. Причем в Геттингене асессорские экзамены даж е не принимались. Тут достаточно было уже чести, что вы учи­ лись в Георгии-Августе, а экзамены можно было сдать в любом другом городе. Сов­ сем другое дело докторские экзамены. Если человек хочет стать доктором, он должен ждать, когда ему предложат сдать эти экзамены, когда геттингенская профессура сочтет его достойным быть доктором Георгии-Августы. Стать, например, докто­ ром Гейдельбергского университета гораздо проще: и легче, и скорее. А тут нужно терпеливо ждать, можно и не дождаться, но попроситься в доктора нельзя. И когда геттингенские профессора присмотрятся к молодому человеку и придут, наконец, к выводу, что он не повредит их значимости в ученом мире, устраиваются экзамены с неизменным результатом: с и т 1аиОе — с отличием, ех1тте — отменно, едге§1е — пре­ восходно. Новоиспеченный доктор Георгии- Августы, получив диплом, напечатанный типографским способом (имя и фамилия тоже напечатаны типографским способом), и пять типографских копий (считается, что больше пяти копий не понадобится), обязан прийти на Рыночную площадь, где красует­ ся ажурный фонтан — ОапзеИезе! — фон­ тан маленькой пастушки, и поцеловать па­ стушку. Геттингенцы по праву считают, что из всех девушек мира маленькую пастушку це.ловали больше всех. Геттинген жил мерной жизнью. Гордился своей ученостью, своими «колбасами и университетом» и держал горькую обиду на Гейне, ославившего геттингенских деву­ шек, приписав им самые толстые ноги в мире. Все протекало без особых изменений, пока не прокатилось по Европе слово «война». Война для всех война. У нее свои права, свои задачи, свой приговор. И одна профес­ сия — солдат. С войной Геттинген стал безлюдным. Пустовали аудитории университета и его библиотека, пустовали столики в уютных- погребах. Великому Давиду Гильберту