Сибирские огни, 1988, № 12
— Газеты читаем, радио слушаем, телевизор смотрим, — отчеканил мой бывший однокашник. — Но... надо поглядеть, как получится у дру гих, прикинуть. Дело, конечно, денежное, но вся закавыка в том, что там ведь вкалывать надо, как на собственном подворье — от зари до зари. Понимаешь? Скот — не мой личный, земля — не моя, а работать я дол жен, как очертенелый... — Но ведь окупится... — Окупится, говоришь? Хе-хе-е... А ежели там, наверху, кому-то что- то по-другому захочется? Мало рази такого бывало? Ведь не твое, не кровное, не ты полный хозяин, — а с чужого воза, как говорится, посре ди грязи долой... В деревню мы приехали вечером. — Может, ко мне сначала зайдем? — спросил он. — Посидим, вспом ним детство... У тетки твоей вряд ли что-нибудь найдется: в наш магазин третий месяц вино не завозят. Строго сейчас с этим делом... — А у тебя откуда? — Ну как тебе сказать? — замялся он. — Вот гляди: приехал, к при меру, ты ко мне в гости. А куда мне глаза от стыда девать? Выковыри вать да в карман прятать? Ведь все традиции на вине замешены — свадьбы, именины, похороны. У нас мужики говорят: нас столетиями поили, а сейчас опохмелиться не дают. Верно говорят. Вот и приходится чуток грешить... Да я-то что! Другие так увлеклись, что теперь не оста новишь. Дешево, говорят, и сердито... Теперь, мол, ежели и по прежней цене вино пустят, дак мы, мол, в магазин не ходоки, сами научились... — Где же сахар берут? Разве здесь не ввели талоны? — И-эх! Талоны! Да за бутылку тебе два мешка привезут, еще и спа сибо скажут. Это ведь все для простачков, а мы... — Кто это — «мы»? — Мы! Трудящий народ! — вдруг почему-то обозлился он... Иду по деревенской улице, неузнаваемо отстроенной, с просторными домами-теремами, а из печных труб вместе с дымами доносятся густые сытные запахи печеного, жареного, вареного. Из головы моей не выходит: перестройка, перестройка... Это с какой же стороны к тебе, матушка, подступиться-то?.. СИБИРСКИЙ ХАРАКТЕР ■— я тебе, Павлович, счас по пальцам загибать стану: откуда он пошел, наш сибирский корень. Ну, перво-наперво — чалдоны-старожи лы. Это донские казаки, какие с Ермаком в Сибирь пришли и сразу после него. Само слово «чалдон» знаешь, как переводится? «Чалить с Дона»,— так в народе толкуют. Дальше. Беглые всякие из Расеи, те, кто с помещиками своими не ужились. Народишко хоть и строптивый, но гордости и храбрости не занимать. Или ссыльных возьми, каторжных и прочих. Что это за люди? А люди эти, скалсу я тебе, не робкого десятка, коли супроть властей, а то и на самого царя руку поднять не испужались. То же самое и старообрядцев взять, — во кремневый народ, заживо себя в избах-молельнях сжигали! Много здесь таких в таежной глухома ни да по урманам обиталось, даже и теперь, сказывают, кое-где оста лись... Дальше пойдем — переселенцы. Это при царе еще. когда в Сибирь, на вольные земли, добровольцев вербовать стали. И заметь себе: тоже ведь не всяк пошел за тыщи-то верст, в неизведанные края, которыми всюду народишко пужали: в Сибири, мол, медведи по деревням ходят, женок воруют, и от мороза плевки на лету замерзают, не говоря уж о птицах... Слабый да трусливый на переселение не пошел, а опять же двинулся сюда народ отчаянного сердца и вольной души. 96
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2