Сибирские огни, 1988, № 12

хрустально зазвенади весенним ручейком. Синицы драться не любят, держатся дружной стайкою, и воробьям делать на репейниках нечего; они между собою и то помириться не могут. А вчера видел зайца. Заскочил в огород, начал рыть жесткий наст на капустном пятачке. Видно, сквозь снег почуял лакомые кочерыжки. И как старался! Задними ногами лягал, раздирая стеклянистую корку,— ну, прямо, маленькая белая лошадка! Иногда вечерами заходит ко мне местный житель Иван Митрофано­ вич. Садится у печки, не торопясь, сворачивает газетную самокрутку из крепчайшего табака. Ни папирос, ни сигарет не признает. «С войны привычка»,— объясняет. Он не только Отечественную, но и граждан­ скую успел захватить. — Хорошо тут у вас, чисто,— говорю ему. — Ага,— односложно отвечает он. — Воздух — аж зубы ломит, как от родниковой воды. — Ага. Я рассказываю анекдот, как приехал городской житель в такую же деревню и вдруг упал в обморок. И очухался телько тогда, когда под­ волокли его к выхлопной трубе автомашины. — Это, мабуть, и сказка,— говорит Иван Митрофанович.— А прош­ лой весной всамделишный случай был. Приехал ко мне из городу пра­ внук Коля. Пошли мы с ним антенну для телевизора срубить — давно приглядел сосенку. А дело в мае было: черемуха до одури цветет, сос­ на— она и в лютые-то морозы «дышит», а тут душистой смолой своей затопила лес — в голове звенит. Вижу: Коля мой— брык, и копыта в сто­ рону. Кислородом, значит, шарахнуло. Пришлось на загорбке домой та­ щить, а парень здоро-овый!.. К этому рассказу хочу только добавить, что Ивану Митрофановичу восемьдесят один год, а о его здоровье судите сами... Утром шел на лыжах по слюдяному насту. Снег хрустел под лыжами, как битое стекло. Свернул на санную дорогу. И тут ноздри защекотал табачный дымок. Откуда? Наддал ходу. За поворотом нагнал Ивана Митрофановича. Он тихонько ехал на розвальнях и курил свою неиз­ менную самокрутку. Вот как чужеродный запах держится в роднико- вом-то воздухе! ФИЛЬКА Жил у нас Филька — зеленый попугайчик. Его подарил в день рож­ дения моему сыну один мальчик. Не знаю, как содержал птичку тот мальчишка, но у нас Филька с первого же дня проявил свой недюжинный характер. Когда его посади­ ли в клетку, он начал биться и верещать противным скрипучим голосом, и орал до тех пор, пока не открыли клетку. Филька вылетел, огляделся и выбрал себе место в углу, на левом конце оконной гардины. И поселился там до конца своих дней. Где бы ни бегал, где бы ни летал, а ночевать являлся всегда на свое место,— и дремал там, словно на сучке в лесу. Видно, его организму требовалась глина,— за долгие дни он выдолбил порядочную ямку в стене, напротив своего седалища. Мы и прежде держали много певчих птиц, но из всех запомнился только Филька. И именно тем, что имел свой характер,— если так мож­ но сказать применительно к птичке. Филька, например, терпеть не мог однообразные, лишенные мелодии, звуки. Если жена начинала шить на швейной машинке, он поднимал такой яростный крик, так топорщил перья и колотил в стену своим загнутым клювом, что впору хоть убегай из квартиры. Примерно так же реагировал он на ультрасовременную музыку, в которой глушит все методичный, будто бьющий по голове, грохот ударника.