Сибирские огни, 1988, № 12

Язык распался на много говоров, каждое наречье хранит свои особенности, настоль­ ко своеобразные, что самарцу трудно сговориться не только с сибиряком, но и с сара- торцем. Когда я путешествовал по Сибири, а потом по Тверской губернии, то я подумал, что попал в другое государство. В Сибири избы украшены рисунками внутри, и тому подобное, наряды, и костюмы все здесь свое. Здесь буквально интересна всякая отрасль этого народного искусства, в архитектурном отношении, церкви, иконы — работы не­ початый угол. Все зовет нас изучать и изучать пока не поздно, и то мы принялись изучать с большим опозданием, когда три четверти выговоров уступили (место) но­ вым культурным формам. Как, спросите, изучать? Работу эту неоднократно делали другие, можно впустую потратить время. Но мы занимаемся не наукой, а именно родиноведением. Может быть, для науки ваша работа не много даст, но вам лично она даст много. Во-первых, возмож­ ность подойти практически к тем вещам, которые мы изучали. Я собирал песни, сказ­ ки и за это время ознакомился с вопросом, каковы у нас урожаи, понял, насколько эко­ номически зависят наши крестьяне от тех или иных условий; все это я понял, не изу­ чая специально, а записывая песни, сказки, и даже целый ряд статистических сведе­ ний я приобрел, и возвратился, ознакомившись глубоко с народным эпосом. Таковы за­ дачи родиноведения; давая так много лично, они дали бы много и для науки. Представь­ те себе, что каждый из вас соберет гербарий в окрестностях Лесного,— здесь в школе мы имели бы все образцы растений нашей местности. Если каждый соберет коллекцию из сотни бабочек, то в общем получится большая коллекция. Точно так же и в област­ ной народной словесности. Теперь я перейду к главному предмету беседы: как изучать словесность? Я хочу рас­ сказать, что нам, этнографам, свойственны особенные приметы. Существует два типа этнографов. Если какой-нибудь жесткий Ливингстон® буквально не считал за людей тех, кого он изучал, то, с другой стороны, лишь Миклухо-Маклай не решился сфотографиро­ вать даже спящего аборигена только потому, что дал ему честное слово. Этнограф должен быть несомненно глубокогуманным и, идя в народ, не относиться к нему с пре­ небрежением, не должен смотреть сверху вниз. Такой этнограф едва ли может много дать. Но как подойти к народу, чтобы не возбудить никаких подозрений и чтобы добиться ценных результатов? Я лично, например, очень много и долго думал над этим, и мне казалось, что трудно э т о сделать. Я не мог представить себе свои первые шаги, мне казалось, что наверное из этого, кроме конфуза, ничего не выйдет. Я обращался ко многим этнографам, все за исключением Д. А. Клеменца^, ничего не посоветовали. Один Д . А. Клеменец просто сказал: «О чем вы беспокоитесь, вы ведь с людьми будете иметь дело, ну так и говорите с ним «по-людски». Лучше совета трудно придумать. Но прежде чем рассказать, как работал я сам, я хочу дать вам целый ряд технических указаний. Основной принцип изучения народной словесности тот же, как и в других науках. Каждая вещь должна иметь свой паспорт. Если вы найдете растение, то вы должны сообщить, где оно сорвано. Если соберете коллекцию бабочек, то должны указать, где она найдена, весной или летом и даже в какой час дня, иначе эта коллекция не будет иметь цены. Такой же паспорт должно иметь и каждое произведение народной сло­ весности. Нужно сообщить время и лицо, у которого оно записано. Это важно. Далеко небезразлично, записали ли вы былину от 18-летнего юноши или от 80-летнего старика, чтобы узнать^ долго ли хранится, веками или только что сложилась. Вы должны стремиться узнать биографию рассказчика или узнать, откуда идет его рассказ. После долгих колебаний и сомнений я решил посвятить себя изучению народной словесности и поехал изучать быт амурских казаков. Вот река Амур, вот город, где жи­ вут мои родные, где я жил после окончания университета. Здесь на протяжении 500 верст на лошадях и пароходе я несколько раз проезжал. Эти пустынные места очень интересны и богаты. Нужно было колонизовать эти пространства, и граф Муравьев, губернатор края, двинул из Забайкалья целые отряды казаков, причем переселение производилось таким образом: кидался жребий, и тот, кто жребий вытягивал, должен был бросать насиженные места, хозяйства, расставаться с родными и отправляться в неведомый, неизвестный Амур. Мне было важно пробраться к ним, для того чтобы посмотреть, как эти люди, много пережившие и долго не подвергавшиеся никаким влияниям, как они донесли бо- , гатство народной словесности. Первая моя поездка была в центральную станицу Радде. Там у меня были знакомые, и я рассчитывал, что мне будет легче работать.