Сибирские огни, 1988, № 12

о А. КЛИТКО БОГАТСТВО НАШЕГО ОПЫТА в: се мы справедливо говорим сегодня Ьо необходимости нового взгляда на многие явления прошлого, нового подхода к ним. Но сам процесс его форми­ рования идет очень трудно, Ощутимо ме­ шает то, что уже приводило к издержкам, вызывало тревогу, — забвение историзма. Это прямо касается тех дискуссий о куль­ турном наследии советской эпохи, которые со страниц преимущественно специальных изданий решительно перекочевали ныне в самые популярные, широко читаемые жур­ налы и газеты. Идут они вокруг разного рода «белых пятен» и «трудных» эпизодов истории советского театра, изобразительно­ го искусства, но более всего — в связи с попытками по-новому, более глубоко и трез­ во, осмыслить литературный процесс 20— 30-х годов, наше представление о котором, конечно же, существенно обогатилось после публикации ряда произведений из литера­ турного архива. И можно только пожалеть, что в дискуссиях этих и спорах торжеству­ ет порой не дух анализа, а, как резонно писал недавно критик М. Синельников, «эмоциональная легкость», «поверхностность суждений», питаемые зачастую страстью «к этакому вселенскому ретроспективному разоблачительству», «пафосом отречения» («Лит. газета», 1988, № 13). Именно с таких позиций были выдвинуты обвинения против Маяковского, Шолохова, Горького. Обвинения, прямо скажем, несос­ тоятельные, подчас вздорные, что убеди­ тельно показано, в частности, в статье Ал. Михайлова «У подножия великана» и в ря­ де других критических выступлений (А. Панкова. С. Боровикова). Следует обратить внимание на одно не­ маловажное обстоятельство. Те, кто торо­ пятся причислить, допустим, того же Мая­ ковского или Шолохова к «сталинистам», не просто вступают в противоречие с факта­ ми во всей их сложной совокупности. По существу, они готовы поставить знак ра­ венства между художественным творчест­ вом и политической ориентацией, между об­ разным постижением правды жизни и идео­ логией, т. е. сделать то, чем, как известно, грешили рапповцы и вульгарные социологи всех мастей. Впрочем, почему только готовы? Авторы некоторых публикаций демонстрируют рав­ нодушие к эстетической стороне тех или иных литературных явлений, к художест­ венной концепции произведения, напрямую смыкая его со злобой дня и не скупясь на глобальные выводы. На это возникла свое­ го рода мода, которой они по мере своих сил и жаждут заплатить дань. Нередко — посредством слишком суммарных характе­ ристик, всякого рода умолчаний и т. д., со­ здающих заведомо одностороннюю картину. С предельной размашистостью, например, характеризует эпоху 30-х годов Г. Куницын, автор статьи «Пришло ли времечко?» («Лит. Россия», 1988, № 8). Не упоминая обо всех передержках, поскольку это заня­ ло бы немало места, скажу только о том, что, с точки зрения автора, утверждение колхозов было разнозначно возврату к крепостному праву. А отсюда выводится остальное; «Преобладающим психологиче­ ским типом в этой атмосфере, естественно, восстановился холоп. От холопа происхо­ дят холуй и хам. И чиновник! В литерату­ ре, ясно, утвердился этот же тип». Остановимся на минуту, переведем дыха­ ние. Что же получается: промышленные гиган­ ты первых пятилеток, на строительстве ко­ торых трудились, как мы знаем, в больший, стве своем вчерашние крестьяне, были со­ зданы руками холопов? И стахановское движение, энтузиазм миллионов — это также проявление холопства? Или всего лишь миф, созданный «ангажированными» журналистами и писателями, имена кото­ рых и произносить-то сегодня неловко? Трудно сказать, какой из этих версий от­ дает предпочтение автор статьи, но дальше он пишет следующее: «Ювенильное море», «Котлован», «14 красных избушек», «Шар­ манка» А. Платонова, ставшие доступны­ ми через пятьдесят и более лет после их написания, создают перед на.ми совсем дру­ гой мир 1930-х и 1920-х годов, чем наша увешанная звездами литература. Этот ряд увеличивают собой неоднолинейно правди­ вые «Собачье сердце», «Роковые яйца», «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, «За­ говор равнодушных» Б. Ясенского. И те создания, которые, надо полагать, будут еще обнаружены...». Похоже, что больше всего Г. Куницыну хотелось бы противопоставить прозу А. Платонова и М. Булгакова произведениям других выдающихся и, добавим, всемирно признанных мастеров советской литературы — М. Шолохова и Л. Леонова. Не в них целит замечание об «увешанной звездами литературе», которой отказано в подлинной правдивости? Но Г. Куницын в данном отношении от­ нюдь не одинок. Нередко, когда заходит речь о 30-х годах, ситуацию представляют