Сибирские огни, 1988, № 12

«Что же зависит от человека, от его инициативы, а что для него запредель­ но?»— спрашивал трезвый реалист Р. Ки­ реев, и непременно упирался в вопрос о соотношении личности и «социальной роли» человека. Творческая активность, личная инициатива — с одной стороны, а с другой — система социальных ролей. И насколько человеку дано заступить за грань отведенной ему социальной роли? И это вопрос отнюдь не праздный. Осо­ бенно сейчас, когда так много говорится о человеческом факторе. Своим романом Р. Киреев как бы говорит: давайте трез­ во, без иллюзий смотреть на вещи, видеть реальную расстановку сил. Не живем ли мы в век нивелировки личностей? «Ны­ нешний человек жестко вписан в систему социальных связей, жестче, чем когда бы то ни было», — таково мнение Р. Кирее­ ва и не только его. Сошлемся опять-та- ки на философа Г. Батищева, который утверждает: «Сегодня в самой реальнос­ ти пока что преобладает вполне опреде­ ленная тенденция... я имею в виду «ус- редненность» и даже унификацию ролей... На место личного, неповторимого, своеоб­ разного сочетания побуждений, интере­ сов, ценностей приходит безличная обя­ зательность следовать правилу, ^образцу», роли. В этом смысле человек дела —это блестящий исполнитель, виртуоз такого безличного поведения, когда надо как бы забыть на время и спрятать в себе самом все неролевые особенности своего характера и личности... Все ролевые на­ выки, вся эта ролевая дисциплина — из­ вестное общественное достижение. Без них просто-напросто не обойтись, началась бы нестерпимая бестолковщина и сумя­ тица». И все же, по мнению Г. Батищева, об­ щая тенденция такова,что «все оригиналь­ ное в человеке-созидателе, все по стро­ гому счету индивидуально - творческое в нем... увы, не вписывается внутрь ро­ левого, ритмично-правильного поведения. Сколько-нибудь радикально - творческое отношение к делу выступает уже как с в е р х д е л о в о е , место ему не пре­ дусмотрено — из-за плотности социаль­ ных ролей». И в незнании этого многими писателями видит Г. Батищев причину неуспеха производственной прозы, и неприятие читателями литературного де­ лового человека. «Писатель от всей души хочет воспеть не знающее границ вмеша­ тельство героя в окружающую жизнь, — замечает философ, — а читатель с гру­ стно-скептической полуулыбкой подозре­ вает в писателе... донкихотство...». Трезвый реалист Р. Киреев хорошо по­ нял, что зачастую необходимо с в е р х у с и ­ лие , чтобы изменить что-то. Обратимся непосредственно к роману. Речь здесь идет об учреждении — громадной махине, работающей на холостом ходу... Все в нем чем-то заняты, но установить до­ подлинно, чем именно, не представляется возможным. Известно лишь, что под его началом работает «энное число заводов» и Учреждение внедряет на них «новшества». Известно также, что все узлы и системы, ко­ торые числятся на подведомственных за­ водах как работающие, не работают... и работать не могут. А между тем живется в Учреждении совсем неплохо, приобретаются теннисные столы, рассаживается традескан^ ция у окон. А директор Учреждения о,?рру- дует себе голубую комнату с изыскярной обстановкой и душем. И герои «Застрявше­ го» приняли законы Учреждения как дан­ ность, «запустили себя в холостой меха­ низм». Недовольные есть, но никто ничего не предпринимает. Потому что, как скажет сам Р. Киреев в своей статье «Убывание героя» («Вопросы литературы», 1987, № 7), «для этого необходимо, чтобы цель распо­ лагалась не где-то за тысячу световых лет—• ибо как, например, приблизиться к Сириу­ су? — а на расстоянии, которое хотя бы теоретически подвластно человеческому ша­ гу». Для нормального, «серединного» человека остановить холостой ход Учреждения — сверхусилие: человек обыкновенный себя на него не поднимет. Именно таким, «середин­ ным» представляет Р. Киреев (хотим мы этого или не хотим, приемлем или не при­ емлем) современного человека в его основ­ ной массе. В «Убывании героя» читаем: «Спектр этого отношения чрезвычайно ши­ рок, и лежит он, думаю я, между двух по­ люсов. Для себя я обозначил их как по­ люс Сервантеса и как полюс Свифта. Пер­ вый возвысил человека, поднял его на нес­ лыханную высоту, второй... Второй сказал о нем самые страшные, самые убийственные, самые беспросветные слова. То и другое крайность. Один полюс, другой полюс, лю­ ди же в массе своей страшатся как зах­ ватывающей дух высоты, так и бездонных расселин... Герой предпочитает оставаться на некой нейтральной полосе, шаг в одну сторону, шаг в другую»... Таков в романе Леша Валетов — «серединный» человек, подчеркнуто серединный. «Особых... каких- нибудь примет у него не было. Ни шрама. Ни татуировки... Не изобретал ничего... Не сочинял стихов... Не был отличником, но и двоечником тоже не был. Единственное, пожалуй, чем мог похвалиться,— это неве­ роятной своей способностью ориентировать­ ся в пространстве». Он очень удобен, Ле­ ша Валетов, в с е м удобен. С ним спокойно. На рожон не лез, за грудки не хватал... Вообще избегал всех чрезмерностей и край­ ностей. Во всем держался середины, оста­ вался на нейтральной полосе. Жизнь жил, как аквариум нес. На вытянутых руках. Куда? Для него это не имело значения. Главное, чтобы не толкнули ненароком Ло­ котком не задели... Не наступили на ногу.., «Умел держать дистанцию». Он далеко по­ шел, в свои неполные 30 — был правой ру­ кой директора Учреждения и его прочили в министерство с большим повышением. И существующий порядок вещей его устраи­ вал. Как устроил бы л ю б о й порядок. Ему одинаково комфортно везде и всегда. И все же холостой ход Учреждения бу­ дет остановлен... И виной тому Ваня Мор- мышкин. Вот уж кто и на рожон лез, и за' грудки хватал, и правду-матку — рубил... Не признавал никакой середины, нейтраль­ ной полосы... И умеренные люди выводили его из себя, бесили... Рядом с ним как-то уж слишком заметной становилась их середин- ность... И в тихой валстовской квартире бунт устроил. Скандал... Этаким диким, кд- баном почувствовал себя среди этого голу-, бого царства в центре Москвы. Сбежал, не