Сибирские огни, 1988, № 12

удобного для производственной прозы с его полным сосредоточением на общем деле, отказом от индивидуальности, «бес­ конечности», — с человеком нынешним. «Люди, умевшие работать изо всех сил, — пишет Г. Батищев, — потом сами же и сочли, что пора остыть от перенапря­ жения... Усваивая и впуская в свою ду­ шу пестрое скопище разносортных и бы­ стро меняющихся потребностей, склонно­ стей, влечений и капризно-людских при­ страстий, человек уже не мог, не умел быть сооредоточеяно-собранным, неуступ­ чиво-последовательным. Пестрота моти­ ваций лишала его цельного и однонапра­ вленного характера, да и сам характер, не подчиненный строгоьму единству, как- то расползался на разные его «стороны». Как вместить такого человека в узкие рамки производственной прозы? При бы­ лой цельности и однонаправленности ха­ рактера сделать это было много легче. Деловой человек вмещал в себя всего человека. Нынешний же проявляется на производстве какой-то своей частью, ма­ лой частью. Не весь! Не целиком. Как со­ здать живой, полнокровный, а не усе­ ченный образ? И делового человека бросились «дора­ щивать», довосстанавливать до человека. Обрастили бытом, запутали личную жизнь. Те самые герои, которые прежде были просто неинтересны автору вне своего дела, вне производства, стали ре­ шать нравственные, философские вопро­ сы... Только производство осталось само по себе, а философские вопросы сами по себе — «за проходной». А потом и сама производственная тема истончилась в пунктир, ушла в подтему, сошла на нет. Возник эффект маятника: на одном кон­ це амплитуды человек, занятый только производством, на другом — герои, за­ действованные только в сфере личной жизни — бесконечный светский раут. Е. Сергеев удачно обозвал такую прозу «романсной», где герои «все то ли в от­ пуске, то ли в отгуле». Читать ее одно удовольствие, особенно если одолевает «хризаятемное настроение» (Е. Сергеев. «По окружной дороге», «Знамя», 1986, № 8 ). А может, и ну ее, производственную прозу, при нынешнем многомерном, бес­ конечном человеке? Не умещается он в ней. Прокрусто.во ложе! Но сводимость жизни к «романсным» ситуациям ничем не лучше других сводимостей, когда че­ ловека рассматривают в сокращенном качестве, в укороченном смысле. И про­ изводственная проза, как и все прочие «прозы», правомерна и нужна, если именно в этой форме авто.р расскажет свою, новую правду о человеке. Потому нам так интересны попытки создания но­ вой производственной прозы. Хотя сами авторы вряд ли задавались целью писать прозу «новую», «онтологическую», «обоб­ щенную» и т. д. Они лишь честно писали прозу хорошую. Прежде всего нельзя обойти роман Р. Киреева «Подготовительная тетрадь», написанный в 1981 году. Здесь были спа­ родированы черты прозы прежней, ус­ певшей набрать силу литературной инер­ ции. Было в романе и то, что делало про- изведение новаторским. Б свое время «Подготовительная тетрадь» была «про­ читана» критикой, поэтому мы остано­ вимся только на том, что осталос^ «за кадром», что было лишним, инородным для привычных канонов. Мешало.'' Хо­ тя именно это делало «Подготовительную тетрадь» прозой нового типа, онтологиче­ ской, обобщенной. Напомним, речь в ро­ мане шла о «великом администраторе» Петре Свечкине, о «сногсшибательном триумфе его предприятия». Цепкий и оборотливый Свечкин доставал, добы­ вал, изымал, перераспределял и так да­ лее. И порой это приходилось делать в обход нравственных норм. «Да кто, где и когда четко определил права совре­ менного администратора?» — ставил во­ прос Р. Киреев и уходил во «внутреннюю тему», перекидывая мостик от «здесь и сейчас» к «везде и всегда», к вечным про­ клятым... «Кто провел Четкую жирную чер­ ту между еще можно и уже нельзя... что удерживает человека на этой гра­ ни? Есть ли незыблемые вечные челове­ ческие нормы, существующие независи­ мо от обстоятельств и требований мо­ мента?» Б романе апологет Свечкина Ста­ нислав Рябов считает, что нет. «Чело­ вечество живо, эволюция продолжается, принципы меняются...» «Для него мораль, нравственность .— «эфемерные понятия», «правила дорожного движения эпохи ди­ лижансов». «Нелепо и опасно, — утверж­ дает Рябов, — пользоваться в наш авто­ мобильный век правилами дорожного движения эпохи дилижансов. Нелепо и опасно! Хотя, разумеется... что кое у кого эти патриархальные правила вызывают умиление». Петр Свечкин «уверенно ведет вверен­ ный ему автомобиль». «Гений момента», он в совершенстве владеет правилами ав­ томобильного века. Для интересов дела он может все. Всё. «Если понадобится, — читаем в романе, — очень понадобит­ ся... он, не моргнув глазом, укокошит ближнего». Ни в каких философских спорах, коих в романе предостаточно, Свечкин уча­ стия не принимает. Деловой и практи­ ческий, с сугубо утилитарным складом ума, он занимается регланами и прой­ мами, «молниями» и металлическими пу­ говицами на ножках, и дела ему нет до грандиозных идей, которые он кратко и зло определяет: «ваша заумь». Да, Пет­ ру Свечкину, просто нельзя быть филосо­ фом. Это будет концом «великого адми­ нистратора». Ему нельзя иметь ту выс­ шую точку обзора, с которой бы он про­ смотрел всю свою жизнь, определил свое место в общей картине мира, задумался о смысле бытия... Он непременно бы на­ ткнулся на вечное можно — нельзя, за­ ступил — не заступил, оправдывает ли цель средства... Деловой человек не имеет права на сомнения. Свечкин отсекает все рассредоточивающее, мешающее быть це­ леустремленным, собранным и неуступчи­ во-последовательным. Гений момента не может позволить себе выйти из расти­ тельной жизни. И этой растительной жизни, этому не­ осознанному существованию в романе есть апологет. Так возникает альянс