Сибирские огни, 1988, № 12

Интересно с этой точки зрения просмо­ треть повесть Г. Бокарева «На красной черте» («Урал», 1987, №11) . Помня шум­ ный успех своих «Сталеваров», автор ис­ пользует наработанное литературное кли­ ше. Но вместо ожидаемых оваций — пол­ ная тишина... Сменились времена. Хотя по актуальности, злободневности, остроте по­ ставленных проблем последняя повесть Г. Бокарева не уступает, если не превос­ ходит «Сталеваров». Речь здесь идет о некой бригаде слеса- рей-монтажников, «железной бригаде», «штурмовом взводе», существующем при министерстве. Бригада находится на осо­ бом положении. Ей поручается самая ав­ ральная, «на пределе» работа («когда мо­ роз за сорок, или жара за пятьдесят», «по шестнадцать—восемнадацть часов в сутки», «без выходных», «когда ломаются другие, а мы — нет»). За это «железная бригада» имеет особые привилегии, льготы («квартиру по мечте, дачу по желанию, машину по заказу», «за хлебом насущным тоже не в очередях»). Одним словом, ми­ нистерство затыкает «железной бригадой» свои бреши, а бригада имеет хорошую кормушку. Купля-продажа. И такая бригада очень выгодна, удобна. Одна из героинь повести называет ее «бригадой узаконенных шабашников». «Вы ни о чем, кроме суммы прописью, не думаете, — кричит она, — вам уже давно ничего не снится, кроме ваших денег и ваших льгот! И чтоб никаких проблем! Было бы коры­ то, так вы и глаз от него не подымете! Главное— не думать! Не ведать, не слы­ шать, не возникать!». Особое положение накладывает на бригаду свою мету. Деформирует созна­ ние: «Другие обыкновенные, а я — исклю­ чительный. Другие — просто население, а я сверху!». Железная бригада превраща­ ется в команду с жестким уставом, «чудо­ вищными принципами», не терпящими инакомыслия. Она ощетинивается против любого, кто смеет думать иначе. Против чужого! И ползет липкой жижей кичли­ вость, выдаваемая за гордость рабочего человека. Но потом у автора перестают сходить­ ся концы с концами. Появляется некий товарищ из министерства—враг перестрой­ ки. Он так и говорит, дескать, не нра­ вится мне перестройка — и все тут! И объясняет: «Потому что она ведет к ха­ осу. Смутные времена наступили... Все же привычные ориентиры сбиты. Эконо­ мические, политические. Психологические, наконец!» Он толкует бригаде о том, что перестройка — «ревизия социализма», а он — за «сохранение социализма в его классическом виде». И тут наша желез­ ная бригада, наш «министерский выкор­ мыш», с пеной у рта вступает в надсад­ ную полемику, становясь апологетом пе­ рестройки, клеймя «господст в у ю щ и й класс» — «государственных и партийных чиновников, лабазников и лакеев», воз­ нося Рабочего как основную движущую силу прогресса. «Почему рабочие, —три- бунно вопрошает один из членов желез­ ной бригады, — должны жить хуже, чем Какой-нибудь тупой столоначальник?.. Ра­ бочие, на шее у которых неплохо устрои­ лись разные министерства, а также Гос­ план, Комитет по труду и заработной плате и прочие многочисленные минис­ терства и ведомства?». «И вы нам закон­ ный кусок отдадите. Не по доброй воле, а по нужде», — угрожает он товарищу из министерства. И мы, совсем уж запу­ тавшись, перестаем понимать, зачем «ку­ сок» закормленной бригаде. Зачем она так неистово громит министерство — свою кормушку? Какое вообще дело этой брига­ де до перестройки. Она сыто жила как до нее, так и после. Когда один из членов бригады заявляет, что если после перестройки он будет полу­ чать больше, то он «очень за нее!», если меньше — «сильно против», ему веришь. Как говорится, логика характера выдер­ жана до конца. А вот когда устами «же­ лезной бригады» (по сути дела люмпея- пролетариев) излагается пламенный ма­ нифест перестройки — тогда не убеждает. Возникает какая-то мировоззренческая пу­ таница, куски повествсывания логически не стыкуются. Все построение рушится, как карточный домик. И невольно напра­ шивается вопрос; зачем вообще Г. Бока­ реву «железная бригада»? Развенчать? Ис­ следовать как феномен? Наступить на ми­ нистерства? Скорее всего, последнее. Но это выглядело бы убедительнее с обыкновенной бригадой... И последнее «зачем» автору. Имеет ли смысл так углубляться в дискуссии, так бледно дублировать полемику на­ шей периодики? Задача писателя иная. Художественно осмыслить явление, про­ пустить через человека. Перевернуть, опрокинуть в него. Понять, что с ним и в нем при этом происходит. Настоя­ щая, художественная литература долж­ на начаться именно здесь, за гранью фак­ та, публицистики... У Бокарева же даль­ ше агитки, «газеты» не идет. В середине 80-х годов все надсадные споры автора о перестройке, гласности... слышатся дет­ ским лепетом на фоне публицистических выступлений нашей печати. Что там то­ варищ из министерства с его антиперестро­ ечными настроениями в сравнении со ста­ тьей, которой разьразилась в «Советской России» Нина Андреева («Не могу посту­ паться принципами», 13 марта 1988 г.). Той самой статьей, которая в «Правде» (6 апреля 1988 г.) названа «идейной плат­ формой, манифестом антиперестроечных сил». Одним словом, общение с Г. Бока­ ревым середины 80-х превращается в од­ но протяжное «за-а-чем?». Заметим, что сейчас писать производ­ ственную прозу труднее, чем когда бы то ни было. Человек стал слишком неравен себе как человеку дела. А производст­ венная проза вынуждена высекать из многоликого человеческого бытия узкий сектор: «человек на производстве». Это неизбежно, таковы условия игры. Но при нынешнем «бесконечном человеке» слиш­ ком много приходится оставлять за... Интересное мнение высказал по этому поводу философ Г. Батищев в ходе дис­ куссии о производственной прозе в «Во­ просах литературы» (1984, № 8) — мы еще не раз будем ссылаться на нее. Г. Ба­ тищев сравнил человека первых пятиле­ гок, эпохи перенапряжения, как более