Сибирские огни, 1988, № 12

НРИТИЕьА ЛИТЕРАТЫРОВЕДЕНИЕ т. ВАГАНОВА НА КРУГИ своя? Еще раз о так называемой «производственной» прозе Д авно известно, как трудно сказать свое, новое слово в литературе, обо всем уже говорено, и не раз. «За что ни возьмешься, все уже сделано. Лю­ бовь, секс, жизнь, смерть, вечные прокля­ тые вопросы, интеллектуализм, мистика, гробокопательство — все уже было, было, надоело!» — уныло констатирует молодой прозаик, один из героев А. Кима. Что уж говорить о так называемой «производст­ венной» теме. «Усталость темы», «зати­ шье после бума», «предубеждение к те­ ме»— мелькает на страницах критических разборов. Выяснили главный просчет «производственной» прозы: ее не-онтоло. гичность, ее не-выход на глобальные про­ блемы обшечеловеческие и социальные. Отсутствие мировоззренческой весомости. Именно поэтому, по мнению критики, она не дала литературе ценностей того же ранга, что и проза «деревенская», в ко­ торой была своя философская система с центральной идеей природной гармонии и целесообразности. За конкретным произ­ водственным конфликтом (на конкретном предприятии, с конкретными «деловыми людьми») не вставала иная реальность: писательская концепция бытия, целостная картина мира. Конкретность не станови­ лась знаком чего-то большего, на ней все сходилось и замыкалось. Не возникало внутренней темы (понятие, предложенное И. Виноградовым еще в тридцатые годы), переключения писательского внимания от реалий быта к категориям бытия. А может, эта привязанность к реалиям, сосредоточенность на одной внутренней теме — удел «производственной» прозы? Иной она и быть не может? Есть такое мнение. В частности, П. Проскурин в сво­ ем автобиографическом повествовании «Словом не убий» разделил всю советскую прозу на литературу фактографическую и литературу «предчувствия», провидческого взлета — «прямую наследницу золотого XIX века». И к первой он отнес любую производственную прозу. До недавнего времени так оно и было, Вспомним «производственную» прозу 70-х, периода наибольшего ее расцвета, «бума». Она вся была сиюминутна... Тог­ да литература шла «от проблемы» созна­ тельно и принципиально. Это было ее кредо, ее установка. Воспринималось от­ кровением. И не случайно в литературных дискуссиях того времени обсуждались не литературные герои, не Чешковы, Лагу­ тины, Потаповы и так далее, а больше приметы самой действительности. За «кру­ глым столом» литературных журналов со­ бирались большие группы ученых, руково­ дителей и специалистов народного хозяй­ ства. И спорили, спорили... А пьесы Дво­ рецкого, Бокарева, Гельмана были иллю­ стративным материалом к жизненным яв­ лениям. Тогда путь «от проблемы» не ка­ зался тупиковым. Это было ново, необхо­ димо, а значит хорошо! И потери не ви­ делись за приобретениями... до определен­ ного срока. Еще было не очень заметно, что человек стал фоном, на котором ре­ шались производственные конфликты. Ли­ чность задвинулась в тень. Тогда А. Гель­ ман не без некоторой полемической за­ пальчивости заявлял; «Я думаю, что ис­ кусство несколько преувеличивает значе­ ние индивидуального в человеке. Это пре­ увеличение гуманно, оно вызывается же­ ланием, чтобы каждый человек проявлял себя как личность, реализовал свою непо­ вторимость. Но я думаю, что в обществе активнее работает то, что в нас типично, нежели то, что в нас неповторимо» («Лит. газета», 15 марта 1978 г.). И приводил пример с десятью директорами, каждый из которых сам по себе индивидуален, но все будут поступать в определенной про­ изводственной ситуации, как типичные со­ временные директора предприятий. Набирала силу эстетическая инерция. Путь «от проблемы» оборачивался зада-н- ностью и умозрительностью. Оказалось, что человек, живой и теплый, из литера­ туры выпал. Герой стал схематичен и до жути предсказуем. Это был приговор.,. Конец пути. Тупик.