Сибирские огни, 1988, № 11
репляла в мысли не сдаваться. Но тишина в доме давила; Петр не привык, да и не умел долго сердиться. В субботу он под латал штакетник в том месте, где собака Ляна сделала дыру невесть по какой при чине, и вдруг почувствовал неодолимую тоску по деревне своей и по бабке Ав дотье. Петр прикинул, когда же он послед ний раз был на родине? Выяснилось: около года назад. Собраться было недолго. Петр предложил жене поехать вместе с ним —. развеяться и подышать свежим воздухом, но Любаша непримиримо покачала голо вой. В деревню Петр приехал ближе к вечеру, и пока добирался до избы на краю села, солнце заметно упало. На дверях избы висел замок, Петр его открывать не стал (можно было открыть кривым гвоздем), оставил рюкзак на крыль це и отправился к старой запруде, где за омутком стояла скала, похожая на сапог, где вода отдавала легкой зеленью, а бере га заросли клевером. Петр сел на бревеш- ко, закурил, умиротворенный. Он думал, что бабка Авдотья, наверно, еще в поле, а дед где-нибудь у соседей дуется в кар ты или забивает козла. Дед никогда не спе шил к своему очагу. Оба, конечно, обра дуются его приезду и не будут спать до утра. Они втроем разопьют бутылочку, бабка Авдотья по обычаю пригорюнится и споет длинную песню про то, как раненный смертельно красный командир прощается со своим конем; дед изложит деревенские новости и спросит Петра про империали стов, которые, вполне похоже, опять пово рачивают на войну. Темнело. На небе прокалывались звезды, стиралась на воде черная тень скалы. Эта скала в детстве казалась большой и таинственной, сейчас же она не вселяла в душу ни трепе та, ни благоговения. — Эй, — тихо позвал Петр. Он не ожи дал ничего услышать в ответ. Скала и взаправду ничего не ответила, однако отку да-то из-за сг^рны набежал горячий ветер, скинул на лоб волосы, потом кто-то вроде бы потянул слегка за ворот рубахи, вовле кая в воронку. Петр почувствовал, будто летит, катится вниз по крутой спирали, в рот туго залетал воздух — густой, как ки сель. Сисимов хотел подняться и бежать, но неведомая сила не отпускала его из мягких своих объятий. Раздался щелчок и Голос сказал: — Успокойтесь, прошу вас. Петр увидел себя среди васильков и незабудок. В небе звенел жаворонок. Не забудки были пронзитцдьно синие, солнце — алое, жаворонок — черный. Петр вспом нил открытку, присланную когда-то стар шей сестре. На открытке также было си нее небо, васильки, никлая рожь сбочь пррселруной дороги. На обороте открытки — производства Дрезденской типографии — были слова: «Незабудки я срывала, слезы капали на грудь. Долго-долго я кри чала; «Нюр»а, Нюра, не забудь». В детстве Петр систематически страдал над открыткой, жалеючи безымянную по другу старшей сестры, девахи злой и мсти тельной. И сейчас он по привычке ощутил сладкое томление, но томление сразу про пало, когда он увидел среди васильков и незабудок свою жену Лк^ у. Она плыла к нему из синевы в белом подвенечном платье, в фате и с распущенными до плеч волосами. «Петя! — крикнула она издали. — Ты меня любишь?» Он сложил ладони трубочкой и ответил — не очень искрен не, впрочем; «Да. Ты моя единственная». Вдруг краски погасли, и Петр увидел се бя летящим с печки в кадушку с квашней. Эпизод двадцатилетней давности повторил ся с поразительной четкостью. Дальше картины замельтешили. Вот Петр сидит на лавке и на голове его — чугунок. Надеть- то надел, а снять не мог. Бабка Авдотья, постанывая, мылит ему шею вонючим хо зяйственным мылом и крутит на голове чугунок. Как из-под воды, слышит Петр рав^нодушный совет деда Афанасия: «На деть молотком, да чугун жалко — на яр- манке брал в Ярославле ишшо». Бабка Авдотья в ответ; «Дурак, голову ить по вредим». «Ни хрена ей не исделается, — успокаивал дед. — Такой шальной башкой в самый раз гвозди заколачивать»._«Напился, так спать укладывайся, забулдыга». — Баб ка прюдолжает винтить чугунок на шее. Рывок. Уши с режущей болью ползут на макущку, скрипят волосы, раздается чмо кающий звук и Петра ослепляет солнце, бьющее сквозь ситцевые занавески. Вся жизнь в считанны,е секунды пробежа ла, как пишут в романах, перед внутрен ним взором Петра Сисимова, и потом из хаоса картин возник экран телевизора, проявилось лицо молодого мужчины в ко ричневом пиджаке, пестрой рубахе и гал стуке, повязанном по предпоследней моде узлом величиной с утюг. — Давайте знакомиться, — сказал муж чину, широко улыбаясь. Он изящно вытя нул из верхнего кармана белый платочек и утер лоб. В этот момент на искривлен ном экране зашевелилось что-то несоо бразное — то ли свиное рыло, то ли оска ленная морда крокодила. Изображение смазалось вовсе, слева направо поплыли облака разных оттенков, и снова встало лицо мужчины — уже без пиджака и гал стука. — Простите, Петя, мне трудно держать вашу форму, вернее — облик землянина. Очень я напрягаюсь. Сейчас я исчезну, но вы будете слышать мой голос. Согласны? — Согласен. — Вас не смутит пустой экран? — Не смутит, продолжайте. — Время от времени я постараюсь при нимать облик землянина. Поверьте, мне трудно, я двоюсь. Мы знаем о вас, Петр Сисимов, все. Мы изучили вашу деятель ность от первого до последнего дня. Мы — цивилизация соседней галактики и вот уже во второй раз пролетаем мимо ваш.ей си стемы. Мы рады встретить Разум — он так редок во вселенной. — Ваша цель? — Сейчас наша цель — пообщаться с землянами. Пока мы не готовы принять вас. Это буде.т не^сколько позже. Петр хотел рассказать о дяде, умершем с пирогом во рту, и о своих догадках по эт^эму поводу, но Голос заявил, что време ни на связь у него не так уж много, что они знают о мыслях Сисимов,а, не лишенных, кстати, резона. — Вселенная имеет конец?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2