Сибирские огни, 1988, № 11
у Гаврилы было волчье чутье, потому что вырос он в тайге, но и волчье чутье может подвести, когда ты голоден, зол и несчастен. Таежный человек заблудился и вышел на люди в районе Топольков лишь три недели спустя, заросший, худой и стра ховидный. И странное дело, перед собой в руках он держал медный таз, блестев ший весело и ярко. Подобрал бродягу рыбак, плывущий к городу на моторке. Гав рила лишь мычал и щерил желтозубый рот; он выхватил у рыбака наспех распеча танную банку с завтраком туриста, прогло тил рыбу вместе с жижей, по-собачьи хлю . пая челюстями, повалился на дно лодки и уснул, согнувшись калачом. На нем была драная фуфайка, надетая на голое тело, драные штаны из зеленого палаточного материала, и битые-перебитые кирзовые сапоги. Спал незнакомец в обнимку с мед ным тазом. Рыбак — тихий старик-пенсио нер — попытался, любопытствуя, и без дурных намерений, вытащить посудину из- под головы бродяги, но тот вдруг окру глил глаза с угольно-черными зрачками, и показал старику огромный исцарапанный кулак, покачал головой укоризненно, про сипел ни к селу, ни к городу; «Цып, цып, цып, мои цыплятки» и засвистел носом, поникши. Старый рыбак поежился, ощущая между лопатками холодок, и отвернул ручку газа до предела, — он решил держаться бли же к берегу. «Скорее всего, на религиоз ной почве свихнулся. Скиты всякие по тай ге и нынче, говорят, сохранились». Как только лодка стукнулась носом о причал, Гаврила По Уме встрепенулся, ку лем перевалился через борт, не выпуская из рук диковинную ношу, и пошел, раски дывая гальку покривевшими в коленях но гами, — он даже не обернулся, не сказал спасителю своему доброго слова. Брел по шаткой земле и в звенящей его голове ко лом застрял вопрос, как же поется песня про цыплят дальше? Возле лесных складов Гаврила остановился, будто прилип ногами к асфальту. Во-первых, вспомнил, что поется дальше так; «Вы пу шистые комочки, мои будущие квочки». Во-вторых, увидел дивной красоты жен щину — она сидела на сосновой чурке и мыла ноги в Енисее. Голубоглаза, кругло лица и гордой стати. Еще у женщины была русая коса. Гаврила замычал, перетаптыва ясь, и попробовал улыбнуться, но улыбать ся он разучился и лишь дурашливо рас творил рот. Незнакомка, побледнев, начала тихонько подниматься с чурочки. Она боя лась вспугнуть сумасшедшего неосторож ным движением. Гаврила показал рукой, что дальше не двинется, и красавица села опять — осторожно, словно на горячую сковородку. — Как зовут? — прохрипел Гаврила и обрадовался, что не потерял еще дар ре чи. Таз он выставил перед собой на манер щита. — Мария,— ответила женщина, надевая босоножки. — На! — Сумасшедший протянул краса вице начищенный и умытый таз. — Бери, в хозяйстве сгодится. — Зачем он мне? — Бери! Я тебя найду. И вещь мне вер нешь, устал я нести. Я тебя найду, нена глядная! Жилин едва доплелся до избы своего приятеля, кочегара Самоева, сунул тому две выцветшие от сырости десятки — весь наличный капитал — и велел собрать стол; сам же упал на кровать и спал двое суток мертвецким сном. Еще через два дня мо торист с Чуни, худой, как дистрофик, на грянул в контору рыбнадзора и без лиш них слов ударил заместителя главного на чальника корчажкой из алюминиевой про волоки, конфискованной у браконьера, промеж глаз. Заместитель тут же написал приказ об увольнении Жилина без выход ного пособия, грозился отдать хулигана на пятнадцать суток, но не отдал, скрепя сердце, потому как этот припадочный был прав; новый мотор заместитель отдал своим ребятам, которые его хорошо при вечали. Жилин прилетел на Чуню забрать барах лишко (он подрядился на лето в бригаду шабашников армянина Норика Аветесяна неподалеку) и вечером нагрянул к вдове Гальке Синельниковой, выдул бутылку бе лой. Галина поставила еще одну. Гость пригубил самую малость и свел дикие гла за к переносью; — Стакан бери! — Да ты что, Гавря, господь с тобой, когда это я стаканами-то пила? — Пей, вобла! Хозяйка, давясь и глотая слезы, выпила из стакана и долго кашляла, опрометью выскочив в сенцы. Когда же вернулась и отерлась полотенцем, Гаврила ударил ку лаком по столу так, что с надпечья упал бо тинок, поставленный сушиться. — Теперь про цыпленка давай. С начала до конца чтоб! Галина, испытывая слабость от страха, мелкой поступью застукотала каблуками кругом по горнице, подбоченилась и щелкнула пальцами. Щеки ее студенисто тряслись. Спела она про цыпленка с нача ла до конца. Добросовестно. — Та-а-а-к, — рассеянно сказал Гаврила. И — ушел. ГЛАВА V 1 Аглая Викторовна, провинциальная ак триса на пенсии, еще сохранила некоторую стать. Она регулярно красит ресницы, зу бы имеет белее сахара, и мужчины до сих пор выделяют ее из толпы. Аглая Викто ровна подрабатывает билетершей, когда местный театр уезжает на гастроли и в го роде одна за другой появляются труппы из соседних областей и республик, В свобод ное время вдова изучает систему Стани славского и будет изучать ее, похоже, до конца дней своих; ведь и Станиславский сам не всегда понимал до конца, что про поведовал. В том слабость любого учения. Бывшая актриса всегда болела — зимой, летом, весной, осенью, утром и вечером. У нее скрипели суставы, она вся трещала и шелестела, будто полупустой спичечный коробок. Этот недуг обозначался латин ским словом, длинным, как оглобля, и, кро-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2