Сибирские огни, 1988, № 11

скос кладбище. Редкими, на тридцатом счету, ударамибухал колокол. И когда он бухал, люди крестилися, поднимая^глаза У- „ г> Но чаще это был обыкновенный, утренний •^‘^бо ве р ну за волной выплескивал разгулявшийся великан, и н „ от этой волны передавалось что-то и нашему колоколу справа и слева. Начиналась сладкая певучая дрожь, и колокола тихо­ нечко гудели, хотя их не били в это время тяжелыми железными ками. Д а что волна! От сильного ветра, от секущих зимои метельных су­ хих снежинок зарождалось в колоколах протяжное пение. У ‘ лось, задевали за колокола самыми кончиками крыльев р увертливые стрижи. От этого чириканья черных крыльев Г т я т т лись звуки. Но, конечно, их не было слышно с ^ ^ на зеленой траве детишки, где пасутся на лугу коро , д ржаные поля. В пасхальную ночь вокруг колокольни и церкви зажигали плошки с дегтем. Колокола знали и готовились к необычному. Пелую недел с утра до вечера придется звонить, возвещая о светлом • Р ' дили на звонницу звонари. То есть не то чтобы звонари — штатных зво ­ нарей не было вСемендюкове, но были зато •любители-мужику Д вое ста^ повились к большому колоколу, один к набату, а один, рь р д мулсичонка, занимал место перед шестью. От каждого колокольчика веревочка с петелькой на конце. Петельки рыжебородый надевал на разные пальцы рук. Теперь все колокольчики были в его власти, да какую веревочку потянет, там и звон. Начиналось торжественно и б л а ­ гостно. Большой колокол раздумчиво выговаривал: — Бо-х, бо-х, бо-х! Шестерка торопливо вступала в звон: — Ан-гелы, ан-гелы, ан-гелы! Потом рыжебородого заносило и среди красного дня летела со звон ­ ницы залихватская песенка: Ах, ты, сукин сын, Комаринский мужик. Без штанов домой По улице бежит. Но все же самый красивый звон получался вечером, на исходе тихо­ го летнего дня, когда позолота от заходящего солнца тихо светится и на траве, и на облаках, и на самой колокольне и когда дивное, как бы по­ доблачная музыка — в тон этой легкой теплой позолоте. Так и прошло немало лет. Колокола трудились на совесть и поти­ хоньку гордились собой. Им сверху было видно, что есть дома, где лю ­ бят гармонь и балалайку, и есть дом за липовым парком, где играют по утрам на похожей на лебедя золоченой арфе. Колокольную музыку любили слушать и слушали все. Д л я этого не нужно было идти в тот или этот дом. Д а будь ты хоть в лесу, катайся на лодке, паши землю, собирай на лугу цветы, иди в задумчивости полевой межой — всюду услышишь колокола. Ни приглашения в концерт, ни би­ лета, ни званых, ни избранных. «Самая всенародная музыка», вот так думали о себе колокола и были правы. Если бы они более поднаторели в разных мудреных словечках, то, вероятно, они думали бы про себя, что они самая демократичная музыка. Но никто ни разу не произнес такого слова. На колокольне в селе Семендюкове, откуда же было научиться. Так прошло немало лет. Но однажды в судьбе колоколов произошла перемена. Где-то вдалеке, конечно, от села Семендюкова, потому что в Семендюкове они никому не мешали, решено было колокола казнить: сбросить их с колокольни, вырвать им языки, предать избиению и р а з­ дроблению на части, а затем и части эти предать огню. Никакого преступления не знали за собой колокола. Они бы, мо­ жет быть, и закричали от возмущения, но не нашлось никого, кто по­ мог бы им тягостно, по-колоко'льному в6з1«утйться.