Сибирские огни, 1988, № 11

в руках измятый, округлый, прорвавшийся во многих местах газетный сверток. Можно представить себе нашу историю, снятую в кино, и тог­ д а — выразительная кинематографическая деталь: только горох, рас­ сыпанный и растоптанный, обозначал бы, когда все разошлись бы по домам, место нелепой драмы. Д оставая снова носовой платок, я обнаружил вдруг в кармане зл о ­ получную ложечку. И деть ее уже некуда. Ничтожная латунная лож еч ­ ка, пустяк и ноль. Но каково тебе будет, когда обнаруж ат ее у тебя в вывернутом кармане. И все увидят, что ты ее прятал и не хотел о тд а­ вать. Тогда убеди их попробуй, что она пустое место и меньше пустого места. «А зачем же взял?» — вправе спорить они. Говорили все одновременно, те между собой, а эти, крича на нас. Толпа перемешивалась. Одни, накричавшись, перемещались на окраину толпы, другие оттеснялись, третьи выходили вперед, то есть в середину круга, поближе к нам. Д л я нас это были общий гомон и общая пестро­ та, но все же можно было выделить несколько четких кадров. Старик пономарь, видя, что его дело на верном пути и что он су­ мел заж ечь и раздуть, теперь поутих и несколько стушевался. Парень с велосипедом, с отлого высовывающимися из маленького рта желтыми, редкими резцами. Он больше других тянул руки к нам, хотя пока и не дергал еще за одежду. Другой парень, тоже с велосипедом, какой-нибудь там студент на каникулах. Он лучше других понимал всю курьезность нашего положе­ ния и весь его драматизм и откровенно наслаж дался нашей беспомощ­ ностью. Я попробовал заговорить с ним в доверительном тоне, но он только рассмеялся мне в лицо: «по-российски не разумею». Молодая женщина в домашнем фланелевом халате с ребеночком на руках. Ее лицо могло быть приятным и даж е красивым, если бы его не искажали теперь жестокость и злоба. Особенно зло она наскакива­ ла на Лёлю. Л ёл я потом находила в этом какой-то фрейдийский мо­ мент и была уверена, что муж не любит эту женщину, а возможно, и бросил. Пожилая женщина, чтобы не сказать старуха, закатанные выше локтей рукава трикотажной, некогда красной, а теперь полинявшей коф ­ ты обнажаю т сухие костлявые руки, которые и тряслись угрожающе пе­ ред нашими лицами. Если бы дошло до вцепления в волосы, то в воло­ сы (сначала в Лёлины, льющиеся дождем) вцепились бы первыми именно эти старушечьи, костлявые, но и железные пальцы. Женщина в зеленом платье, с гладко зачесанными темными воло­ сами, производящая впечатление сельской интеллигенции (учительни­ ца?) успокаивала меня, стоя рядом: — Они же не понимают. Их самих не пускают в эту церковь, вот они и злятся. Накопилось на душе, надо на кого-нибудь выплеснуть. Мужчина лет сорока, сутуловатый, со впалой грудью, с очень ху­ дым, как бы прочерневшим насквозь лииом (чахотка?), но с большими черными печальными глазами очень скоро сделался невольным рыца­ рем светлой Лёли. Сначала он смотрел на нее издали, потом подошел поближе и д аж е стал показывать польский журнал, который держал в руках, свернутым в трубку. А именно, он показывал там воспроизведен­ ную фотографию польской актрисы, утверждал, что Л ёля похожа на нее. Иногда он отходил от Л ёли и держ ался поодаль, а иногда подходил совсем близко и д аж е становился впереди нее. Я заметил, что эти его перемещения связаны с обострениями страстей вокруг нас и с их вре­ менными затуханиями. Как только обстановка накалялась, печальный рыцарь тотчас оказывался около Лёли. Вероятно, он один из всей толпы попытался бы защищать нас. Л ёля несколько раз угощала его черешней из кулька, который после уезда машины ей приходилось держ ать в ру­ ках. Но рыцарь взял за все время только две черешни. Вдруг все головы повернулись в одну сторону, и мы увидели, что подъехала машина, обыкновенный колхозный «газик», запыленный, как все колхозные «газики».