Сибирские огни, 1988, № 11

пусть будет у нее, среди пустых консервных банок и пустых бутылок, среди пьяных и матерных трактористов (да еще по определению Глафи ­ ры — с тюремными взглядами ), среди жалких постирушек, среди н а­ возной жижи колхозного коровника и женских уже выпивок там, в компании доярок, ну, пусть будет у нее в жизни один этот крохотный цветочек, эта яркая лиловая звездочка, величиной с гривенник. З а что? Д а ни за что. Хотя бы за легкость, за летучесть походки да за мимолет­ ный взгляд из-под надвинутой почти на глаза косынки. Ни за что. Прос­ то так. Утренний, ежеутренний луговой цветочек на замурзанных гр я з­ ных досках полубесхозного, временного для этих жильцов крыльца. Короче говоря, как нетрудно уж теперь догадаться, я, возвращаясь с купанья и проходя мимо крыльца, стал каждое утро класть на него маленькую луговую гвоздичку. Гвоздички с крыльца исчезали. Сметали их просто веником, не разглядев (кругом ведь тоже все трава да трава, это не то что положить бы гвоздичку, ну, скажем, на полированную гладь )ояля), или не сметали веником, но брали в руки,— я не знаю, не видел. До я видел зато, что при встрече и при мгновенном нашем расхождении на узенькой дорожке между залогами во взгляде быстроидущей, как бы летящей, не касаясь земли, легкой тоненькой девочки-женщины н а ­ капливался раз от разу немой вопрос. Она должно быть поняла, что сами собой гвоздички на крыльцо по­ пасть не могли. Д аж е если и сельские детишки, бегающие на речку, по­ ложили бы случайно цветочек, то ведь положили бы один раз, случайно, или разные цветочки. Но чтобы один и тот же и каждое утро... Нет, она поняла, что это не само собой. А если так, то кто? Трактористы, сель­ ские механизаторы? Пусть хоть и до выпивки, в трезвом состоянии? Исключалось заранее. И вот во взгляде ее все больше накапливается немой вопрос. Этот немой вопрос, сначала выражавший именно только вопрос и ничего больше («это вы кладете цветочки?»), постепенно усложнялся и ус­ ложнялся в ее взгляде, проходя через различные стадии, вплоть до не­ доумения. «Если это вы, то зачем?» «Если это вы, то почему же молчи­ те, не заговариваете?» «Если это вы, то почему же нет никакого про­ должения?» «Если это вы, то почему же?..» Признаюсь, что, начиная эту маленькую, в общем-то невинную иг­ ру, я меньше всего думал о каком-либо продолжении. Но во встречных взглядах вопрос и недоумение ушли в прошлое, во взглядах засвети­ лись и заметались черным отнем призыв, мольба и, возможно, боль. И снова — недоумение. Но нет, нет и нет. Адюльтер в нашем селе? Треугольник с усато-по­ лосатым трактористом? Д а у нас и мизинцем-то пошевелить нельзя без того, чтобы даж е все куры на другой день не узнали; такой-то пошеве­ лил мизинцем. И будут куры (ко-ко-ко) оживленно рассказывать друг дружке, передавать дальше; «Вы только послушайте — ко-ко-ко!» Конечно, операцию разработать было можно. Перекинуться не­ сколькими фразами (на тропинке между залогами). Все время от вре­ мени ездят за чем-нибудь в город, за какими-нибудь покупками. И вот я тоже поехал на машине, а через два километра догоняю ее. Гостини­ ца в городе, номер «люкс», горячая вода (после коровника как-никак), обед в ресторане... Но нет, нет и нет. А тут и лето пошло под уклон, з а ­ дождило, засентябрило раньше времени, и мы все — я и две мои сестры — укатили в Москву. До следующей весны... Но мы предполага­ ем, а бог располагает. Получилось так, что одно лето мы пропустили, в деревню не ездили, а потом поехали уж через весну. Возвратившись в село (а тем более пропустив год), узнаем разные новости. Бывает, что ничего особенного не произойдет за долгую зиму (за две зимы в нашем случае), а бывает — произойдет. Умрет, уберет­ ся кто-нибудь из стариков. Вон Мишка Пуговицын (имена изменяем из этических соображений, хотя это — пустое дело, посторонним чита­ телям — все равно, какие имена, все равно они никого в нашем селе не 24