Сибирские огни, 1988, № 11

Не скажу, что каждое утро, но иногда мы встречались на тропинке м еж ­ ду залогами и проходили мимо друг друга. Идешь с реки по разным луговым, лесным, полевым цветам. Ну, что касается полевых, то вернее было бы сказать — мимо них, а по лу ­ говым, так — прямо по луговым. На крутом косогоре земля посуше, трава пониже и цветы другие, не как на увлажненных местах. Именно там, на суховатой земле, цве­ тут скромненькие, очаровательные гвоздички. М алиновая звездочка ве­ личиной с двухкопеечную монетку, тоненький стебелек не больше д еся ­ ти сантиметров — вот и весь цветочек, а сколько изящества, прелести, красоты. Машинально сорвал я такую гвоздичку, поднимаясь по косогору, и машинально, думая о чем-то своем, нес ее в руке. Рано или поздно цвето­ чек пришлось бы брооить на землю, а тут тропинка пролегала к ак раз ми­ мо крыльца унылого двухквартирного, какого-то полуобжитого (и без того, чтобы земля вкруг тоже была обжита и ухожена), среди пустых консервных банок и пустых бутылок стоящего дома. Крыльцо, мимо которого я шел с купанья, было крыльцом той девочки-женщины, кото­ рая была (или считалась) женой полосато-усатого тракториста, кото­ рая временами вывешивала стираную-перестиранную одежонку и ко­ торая иногда попадалась мне навстречу, словно летя на крыльях на тро ­ пинке между высокотравными и цветущими залогами. Чем бросать на землю мою гвоздичку, я по безотчетному внутрен­ нему толчку взял и положил ее на крыльцо, на грязноватые доски. Не охапка ж е цветов! Никто и не заметит крохотную гвоздичку, тем более что она привянет через час-другой и превратится просто так, в травин ­ ку, в мусоринку. Но мне почему-то показалось, что, возможно, ее зам е ­ тят. На другой день, проходя мимо того же крыльца, я не обнаружил на нем гвоздички, хотя бы и увядшей. Внимательно оглядев землю око­ ло крыльца, едва-едва я разглядел там цветочек среди мусора. Его, под­ метая крыльцо, просто смахнули веником. И в самом деле — тоненькая, высохшая травинка. (Сенинка — можно было бы сказать, но тотчас возмутятся и запротестуют тяжелые ожеговские словари, утверждая, что нет такого литературного слова). Но тут, во-первых, в меня вселился дух упрямства. Ну, нет! Рано или поздно цветочек должны заметить. Во-вторых, всегда во все мои годы, во всех, как говорится, жизненных ситуациях, при всех отноше­ ниях с людьми я люблю, чтобы был элемент игры. В жизни должна быть игра. Пусть маленькая, невинная, но все-таки искорка, пузырек в «Бор ­ жоме» или «Нарзане» (или пиве), солнечный зайчик, игра. Ну, скажем , рассказал я Мише Кильчичакову (живущему в А б ак а­ не) про старого китайпа, которого я увидел в Казахстане. Он сидит и торгует рыбкой, которую ему, вероятно, наловили мальчишки в арыке. А может быть, и сам наловил. Рыбка разлож ена маленькими кучками. — Почем же рыбка? — спрашиваю у китайца. Глядя на меня старческими (еще дореволюционный китаец), сле­ зящимися, умиленными глазками , он не менее умильным голосом отве­ чает: — Севелй, севелй,— пять рублей (пятьдесят копеек по-теперешне­ му) , не севелй, не севелй — три рубля. То есть, значит, та, что живая и шевелится,— пять рублей, а та, что уж не шевелится,— три рубля. Ну, посмеялись, когда я рассказал про китайца Мише Кильчичако­ ву. Теперь, если Миша звонит из Абакана и услышит, что трубку взял я, он не говорит уже ни «здравствуй», ни «алло», ни «привет». ?1ичего такого не говорит, а сразу: «Севелй — севелй?» Получилось вроде паро ­ ля. И в-третьих, еще. Не могу сказать, что осознанно, но каким-то уг- лышком, краешком души, возможно, самонадеянно я знал, что, ну,