Сибирские огни, 1988, № 11
— Ну и... — Тут я могу'сформулировать точно. Мы знали ради чего: ради цве тущей колхозной жизни. Целых полминуты мы просидели молча. Потом началось самое уто мительное для меня. Петр Петрович пустился рассказывать свою д а л ь нейшую биографию. Она была длинна. Тянулись какие-то торф ор азр а ботки, кролиководство, ремонтные мастерские, курсы, борьба за уро жай, борьба за надой, борьба за поголовье, заготовка веточных кормов, подвешивание коров на веревки, беспрерывная смена председателей, укрупнение, разукрупнение и вновь укрупнение колхозов, утечка рабо чей силы из деревни, борьба с травопольной системой, торфяные горшоч ки, кукуруза... много там было всего Может, само по себе все это было очень интересно и назидательно, но мне почему-то казалось, что проговори Петр Петрович хоть до самого утра, все равно интереснее того, что я услышал вначале, он уже никогда не расскажет. 1967 г. ЛУГОВАЯ ГВОЗДИЧКА Ничего не может быть лучше летнего утреннего купанья. Я бы ск а зал — раннеутреннего купанья. В девять часов — уже не то, д аж е в восемь часов — уж е не то. Надо встать в шесть, не позже семи. И ведь как это у нас получается? О многом теперь с возрастом , то есть с опы том, мы знаем : надо д елать то-то и то-то, так-то и так-то. Знаем и все- таки не делаем . Много раз встав рано утром... Впрочем, я беру только деревенские утра, те, что на природе, среди природы, ибо не все ли равно, когда встать в городе в четырех стенах городской квартиры? Д л я заострения мысли возьмем крайний случай и спросим себя: не все ли равно, когда проснуться и встать, скажем , в тюремной камере?.. И так, много раз, встав рано утром, по дороге на речку или в лес я, з а хлебываясь от восторга и ликованья, даримых мне летним утром, думал: зачем же такие утра ты сам себе даришь так редко? Почему спишь, по чему пропускаешь? И сколько их ты уже невосполнимо пропустил? В то лето (я жил тогда в деревне со своей старшей сестрой) я в з я л ся за ум, проявил твердую волю и стал ежедневно ходить на речку ку паться не позже семи часов. Кроме того, я взял за твердое правило хо дить босиком, как бы ни обильна и не анестезирующе холодна, то есть до онеменья ног холодна, была роса. Проведешь ногой по траве, а с но ги — ручьи. А роса не просто роса, но сверкает под косым раннеутрен ним солнцем. И вот свидетельствую: ничего не может быть лучше л ет него утреннего купанья. Теперь очень сильно изменилось наше маленькое — в сорок домов — село. Я уж не беру внешний вид с почерневшей, разваливающейся, как говорится, на корню кирпичной церковью, с зарослями крапивы и горьких лопухов вокруг нее, но переменилось и население села. Корен ные жители в большинстве умерли, молодежь разъехалась в города. В село, пока оно было так называемой центральной усадьбой колхоза, понаехали из окрестных, исчезающих с лица земли деревенек чужие люди. А тут еще решили где-то там наверху и стали поселять у нас от бывших тюремные сроки уголовников. Надо же кому-то работать и в деревне, а работать — некому. Впрочем, эти совсем уж чужие, посторонние люди не зад ерж и в а лись надолго в селе, они исчезали куда-то так же внезапно, как и появ лялись. Только один из них поселился в доме не очень еще пожилой вдовы и живет уже пятнадцать лет. Этот, можно сказать, пустил ко решки, можно сказать, укоренился, осел.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2