Сибирские огни, 1988, № 11

ненке будет слишком ограниченно. Объяснить невежеством и дикостью? Но Гогда почему даж е у диких племен часто высказывается взаимоуважение? Каким же таким низменным, темным состоянием нужно объяснить, когда у нас на глазах русскую гордость Голенищева-Кутузова называют изменником? К акая же тут зависть? Ведь это уже будет относиться к тому скотскому состоянию, о котором так горько и проникновенно сказал еще Котошихин. Казалось бы, века прошли. Казалось бы, на земле произошло столько ужасов, что хотя бы из примитивной предосторожности должна быть проявлена хотя бы предусмотрительность. Ведь проз­ вище Скотинин не должно радовать того, кто считает себя человекообразным. Но наряду с таким Скотнниным существует и злобное сатанинство. И никак вы иначе не назовете это ужасное разрушительное состояние. Если с одной стороны не­ сется торжествующий рев, угрожающий разрушением всем храмам и музеям, то с дру­ гой стороны готовятся пистолеты, чтобы застрелить всех Пушкиных и обозвать измен­ никами всех Голенищевых-Кутузовых и прочих героев российской истории. Да, истинно, не только в войнах разрушаются Культурные Сокровища. Ценнейшие сосуды разбиваются в судорогах злобы. В полном одичании и в судорогах безумия произносятся самые разрушительные формулы. При этом потрясает та чудовищная безответственность, которая не дает себе труда помыслить, к каким следствиям при­ ведет это буйно-дикое состояние. Где же тут критика? Где тут насмешливость? Где недоброжелательство? В ярости безумия смешиваются все формы. В безобразии хаоса уже не различа­ ются никакие границы. А ведь признаки безумия бывают заразительны. Сколько примеров исторических массового безумия. Целые эпидемии психические возникали и горестно запечатлевались на страницах истории человечества. Но не странно ли видеть, что пример Котошихина должен повто­ риться и в словах Пушкина, должен так же отпечататься опять через столетия. Не слишком ли застарела болезнь? Не приспело ли время обратиться к вечным панацеям Добра и Света, к законам Божеским, чтобы отогнать приступы сатанизма? Когда сгущаются солнечные пятна, когда космическая твердь содрогается, не пора ли сосредоточиться на мысли о том, как изгнать всеразрушаюшее безумие злобы? Не пора ли признать, что ложь и клевета порождают самых безобразных про­ странственных сущностей? Не наступает ли последний час, чтобы развернуть запыленные кодексы добра и отмыть глаз сердца? Но Гоголь, сердцевед, говорит также и так: «Знаю, подло завелось теперь в земле нашей: думают только чтобы при них были хлебные стога, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их; перенимают, черт знает какие, бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой со своим не хочет говорить, свой своего продает, как бездушную тварь на торговом рынке». «Но у последнего подлюжки, какой он ни есть, хоть извалялся он в саже и поклон­ ничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства; проснется оно когда-нибудь и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело». Где же ты? Зазвучи, отзовись, русское сердце! 1934 г. Пекин. О МИРЕ ВСЕГО МИРА Имейте в себе соль и мир имейте между собою. «О Мире всего мира». Не будет ли это моление одной из величайших утопий? Так говорит очевидность. Но сердце и действительная сущность продолжают повторять эти высокие слова как возможную действительность. Если прислушаться к голосу повёрх-