Сибирские огни, 1988, № 11

на «кладбище» кунгасов и лодок в кубрике бывшего сторожевого катера. У Хрипатого... Образ бывшего капитана Константина Антоновича — по кличке Хрипатый — худо­ жественное открытие Л . Кокоулина. Мне доводилось писать о бродягах В. Г. Коро­ ленко, В. П. Астафьева, В. Г. Распутина, ис­ следовать типы этих «проблематических» натур. Но такого яркого и глубокого образа морского бродяги, наделенного незаурядны­ ми способностями, талантом и образовани­ ем, я еще в нашей литературе не встречал. К Хрипатому привел Лонцова все тот же Солодов, и когда Иван попросил рассказать капитана об этом удивительно добром и участливом человеке, то услышал следую­ щее; «— Солодов? Что Солодов — перекати- поле. У него своя стежка-дорожка. Не один Солодов, Ваня, надорвал сердце за правду. Много лет Солодов ходил старпо­ мом на «Долгоруком». Личность! Поляр­ ник... А жена у него была — не поверишь — Сима-красавица. Я на свадьбе плясал... Пришли мы однажды на отстой, а у нее другой,— срифмовал Хрипатый.— Мужское самолюбие — пересолю, да выхлебаю... Но не в этом дело. Солодов обнаружил в нак­ ладных подвох, вернее, накладные выписы­ вались и выдавались для отвода глаз, весь улов шел налево, потом накладные уничто­ жались, деньги текли в карман кому надо. Потянул Солодов веревочку, а она привела в министерские кабинеты — вот и сгорел человек. Ивану хотелось услышать подробности, но Хрипатого заносило. Он любил погово­ рить масштабно. — Что нас губит? — Хрипатый поставил указательный палец, как шпагу, к горлу,— Это дело, Забичевал Солодов, но души ’не утратил. Откатает сезон на сейнере и бичу­ ет. Вот ведь я, Иван, говорю не в осужде­ ние Солодова, я ведь тоже прихожу с про­ мысла, сразу на почту, отошлю дочке пере­ вод, отстучу — жив, здоров, ухожу дрей­ фовать. Вот и дрейфуем-кайфуем — где се­ на клок, где вилы в бок... Я-то хоть в этой посудине, а многим с борта и податься не­ куда, ИИ квартиры, ни угла — так на судне и дожидаются следующей навигации». Если старпом Солодов забичевал по при­ чине социально-бытовой, инфраструктурной, то у капитана Хрипатого генезис бродяжни­ чества куда глубже, он скорее порядка он­ тологического. Хрипатый — прежде всего философ, причем философ глубокий и тон­ кий. Он много перестрадал, перечитал, пере­ осмыслил и его мировоззрение и миропони­ мание предствляет собой целое, ибо в осно­ ве его лежит познание. Он собирал это це. лое по крупицам, искал за фактом явление, за явлением — закон. И нашел его! Это закон горечи бытия и светлого торжества человеческой мысли. Вспомним его разговор с Иваном: «Многое для нас непостижимо. Ведь странно: человек создает сам миры, а суть его пребывания на планете — страдание. Казалось бы — нелепо. Но ведь истина — только в страдании человек полной мерой ощущает подлинную жизнь. Благополучный человек лишен этого и, значит, обойден судьбой (...) Насилие человека над чело­ веком — извечный враг, и человек ничего не может с этим поделать. Только меняет­ ся форма существования, а сущность оста­ ется, если даж е меняются местами порабо­ тители и порабощенные — существо не ме­ няется. — Но это ты. Хрипатый, загнул... Что же, по-твоему, колониальные народы, освобож­ даясь, должны миловать своих поработи­ телей? — Это ведь разные вещи. Одно насилие сменяется другим. Скорбь и сытость не­ достойны человека, пресыщение — вот что страшно, Ваня,.,». В последних словах Хрипатого отчетли­ во выражена авторская мысль, проходящая красной нитью через весь роман и приоб­ ретающая различные художественные фор­ мы выражение. Попросту говоря, это идея произведения, отталкивающаяся от класси­ ческих образцов отечественной литературы. Возьмем, к примеру, крылатый афоризм В. Г. Короленко в его полном виде (с поче­ му-то забытой оговоркой); «Человек создан для счастья»— «но счастье не всегда созда­ но для него» («Парадокс»), Так вот Хрипа­ тый Ко^коулина утверждает свой афоризм; «Человек создан мыслить». Для анализа этой глубокой философемы снова обратимся к тексту и процитируем фрагмент диалога бичей в кубрике бывшего сторожевого катера: «...человек создан мыслить._ вот его святое предназначение, а работать... вол или машина тоже работают. Человек всегда ярмо по нужде тянул, но только в мыслях и свободен... Д а нет, ты послушай. Если уж он так рвется к работе, зачем тогда его приковывать, как к галерам, да платить за выслугу лет.„ — В чем-то я согласен, но человек лю­ бит творчески работать, изобретать, думать. — А я что говорю... Скажи лучше, с чем не согласен,— это интереснее и-полезнее для обоих,— подначил Хрипатый.— Ведь вред­ но, когда люди поддакивают в угоду друг другу. Так с чем ты не согласен? — Я и говорю, труд создал человека.— начал было Иван и осекся,— все, что мы имеем вокруг, все это создал человек. Д а ­ же вот на тебе мантия,— подергал Иван за одеяло. — Я бы не возражал, чтобы на мне вме­ сто этой тряпки была шкура леопарда,— серьезно сказал Хрипатый..— Умнее стал че­ ловек? — Не то себе, не то Ивану задал он вопрос,— Сомневаюсь. Создатель могучей техники — человек — это не результат че­ ловеческого труда, это неизбежность, поро­ жденная опять же мыслью, а не трудом — сколько бы человек ни забивал в землю лом, от этого ни человек, ни лом не перейдут в другое качество. Человека создала мысль, и все окружающее тоже — мысль. Пара­ доксально, но разум отобрал у человека возможность не делать все новую и новую техн-ику, и чем больше человек создает и окружает себя миром техники, тем сильнее и бесповоротнее противоречит разуму, обре­ кает себя — закрепощает и служит этой жестокой машине, сам не ведая, что превра­ щается в такую же механическую машину. — Может быть, становится всемогущ? — вырвалось у Ивана. — Как бог, что ли? Бога нет и не было, — прохрипел Хрипатый,— бог в нас.