Сибирские огни, 1988, № 11

лестницей, его путеводной звездой к высше­ му свету и созидающему разуму».. Правду люди понимают по-разному. Есть правда Сошнина и многих других, остаю­ щихся людьми круглосуточно, а не только во время несения службы. И есть «правда» его сослуживца Феди Лебеды, пославшего другого на заведомую смерть вместо себя; есть правда зэка, который страшно ранил Сошнина; есть правда родителей Юльки, бросивших свою дочь на бабку и откупаю­ щихся от нее тряпками... Победить должна та правда, что ведет «к высшему свету, к созидающему разуму», потому что в ко­ нечном счете истина одна. Или человек остается человеком, или он перестает чело­ веком быть. Мне кажется, автор не пугает читателя и не ужасается сам, вставляя в повество­ вание, и так достаточно грустное, реальные и страшные факты. Его герой — милиционер, человек, сталкивающийся со Злом, борю­ щийся с ним ежечасно. У него такая работа — как у хирурга, который режет по живому. Милиционер видит изнанку жизни, знает то, о чем мы и не подозреваем- Если при этом он понимает, что жизнь разнообразна, и умудряется видеть людей разными, оста­ ется лишь восхищаться его мужеством и оптимизмом. Сошнин — земной, современ­ ный, узнаваемый герой. Конечно, он не Штирлиц, не служит на Петровке, 3 8—-той, что в книге и в кино. Главное для нас — не антураж, не внешние расхожие приметы его деятельности, не красивый жаргон и острое словцо. Наверное, и он мог бы гово­ рить так, как говорят сегодня еще многие интеллигентные персонажи самых разных произведений. Только зачем? Речь Сошнина находится в полном соответствии с его духовным и внешним обликом; это образо­ ванный человек нашей эпохи, занятый не­ легкой и грязной работой, наделенный невероятной чуткостью к чужой боли. Очевидно, конечно же, родство героев В. Астафьева и с героями В. Шукшина, с их болью и состраданием к людям, с их особостью; близки они и персонажам Ю. Бондарева, сохранившим на всю жизнь фронтовую непримиримость ко всему, что мешает «высшей правде». Они — иные, но узнаваемые, они вливаются в общую кар­ тину, не внося в нее дисгармонии. Они задевают нас за живое прежде всего тем, что относятся к жизни активно, трудятся, болеют за других, за общее дело. Они были и раньше, и делали свое дело, не­ зависимо от того, как воспринимались их усилия, существовали ли для них условия, перестройка, гласность, демократизация — ключевые слова последних лет. Но они, как и вкладываемые в них понятия, воз­ никли не на пустом месте. Есть люди, реально осуществляющие на практике но­ вые направления общественного развития. Есть писатели, раньше или позже уловив­ шие новые направления и, как барометры, среагировавшие на них своим творчеством. «В наше время... больше, чем когда-либо прежде...». «Людей же трудолюбивой души будто соединяет некое братство — они всегда спо­ собны отличить один .другого и понять, а если не понять, то задуматься. Наше время дает им столько пищи для размышлений, как никакое не давало никогда. Цепочка 146 человеческой памяти уже тянется с Земли в космос». Интересно, можно ли с ходу сказать, кому принадлежат эти слова? Кого из героев современности представляет нам автор? А это — Чингиз Айтматов, предисловие к роману «И дольше века длится день». Айтматов — писатель того же поколения, что и Шукшин, и появился он на читатель­ ском горизонте примерно в те же годы, сначала не совсем уверенно, дальше — больше. Сейчас, пожалуй, Айтматов — од­ на из крупнейших фигур нашей литературы и к тому же видный общественный деятель, хотя и не занимающий особых постов. Об­ щественный — в том смысле, что и как он делает для общества. Если сейчас уже можно говорить о «ран­ нем» Айтматове, скажу: воспринимался он как нечто совершенно новое, даж е эк­ зотическое, Но вот мы его восприняли, а он взял и написал сначала «И дольше века длится день», потом — «Плаху». Судя по многочисленным печатным и устным дискуссиям, «Плаха» будоражила и будоражит. Конечно, нужна непосредст­ венная реакция. Но, наверное, стоит и не­ много подождать. Бспомним, и «Буранный полустанок» далеко не сразу «показался», пришелся по вкусу. С первого прочтения не все воспринялось, вроде бы тот же Айт­ матов, те ж е места — Средняя Азия, да не тот, глобальные какие-то проблемы, и судьбы человечества закручены и решаются на фоне жизни крошечного поселка. Биди- мо, Айтматов, как это иногда бывает, опередил немного время, написав роман о том, что выпукло обозначилось совсем не­ давно. Роман необычен не только сочетанием разных планов повествования, реальным и фантастическим, не только тем, что связы­ ваются воедино судьбы человечества и судьбы жителей Буранного. Со второго про­ чтения меня более всех поразил сам Едигей. Бремя действия, то есть непосредственная протяженность событий, небольшое, всего три-четыре дня, но они заставляют Едигея вспомнить всю предыдущую жизнь, причем он вспоминает и себя, и жену Укубалу, и всех друзей (а их так немного здесь), и детей. «Чтобы жить на сарозекских разъездах, надо дух иметь, а иначе сгинешь»,— читаем мы в начале романа. У Едигея как раз есть дух, мужество, не изменяющее ему на протяжении всей нелегкой жизни. И он не одинок, вокруг него настоящие лю ди— жена, друзья Казангап и Абуталип. Пора­ зителен образ жены Абуталипа Зарипы, которую глубоко полюбил Едигей. Бея история их недолгих и сложных отношений — это, по сути, история о человеческом дос­ тоинстве. Бесится верблюд Едигея Каранар, но Человек-то отличается от животного, как вовремя напоминает Едигею его друг Казангап. Писатель ни разу не употребляет громких слов, он крайне скупо рассказыва­ ет о происходящем с Едигеем и почти ни­ чего не говорит о Зарине. А возникает картина глубочайшей, самоотверженной любви, и мы видим, как мужчина наступает на собственное сердце ради того, чтобы продолжать оставаться Человеком. О жен­ щинах же сказано одной фразой: простились