Сибирские огни, 1988, № 11
моя в Сибирь, в сущности, один и тот же путь: проселочный, где не только великим поэтам, но и нам, обыкновенным, кое-что открывается. Мне тоже светили в потемках русские березы! А на телеге приходилось не только ездить, но и не раз ночевать под нею. Итак, Сибирь открыла мне деревню как родину во всех ее временах. Не нужно было слишком фантазировать, чтобы пред ставить воочию древнее ковыльное поле с разбросанными кое-где валунами, мелкими и глубокими рытвинами, поле, на котором князь Игорь со своей ратной дружиной при нял когда-то смертный бой с «погаными». Это поле начиналось буквально в ста метрах от нашей просторной, неуютной избы, где прежде размещалось колхозное правление, а теперь — эвакуированные ленинградцы. По вечерам, когда садилось солнце и все по гружалось в тот есенинский «жидкий», тя гостный закат», наводивший тоску на горо жанина, вывернутого войной, точно мосто вой булыжник, я нередко выходил на край деревни, и тянувшееся до горизонта пустын ное поле оживало в моем воображении. Позже, когда пришел работать в школу, удивил своих многоопытных коллег уже самыми первыми уроками по «Слову о пол ку Игореве». Соглашались, что это изуми тельный памятник древнерусской куль туры, но не для школьников. Историческая подоплека, безусловно, интересна и за хватывает, а вот «жемчужина» поэтическо го слова — блестит тускло, уныло. Как сло вами рассказать о «Слове», которым вос торгался Пушкин и которое в разных пере водах звучит по-иному, и не сразу поймешь, у кого лучше, настолько тонки нюансы, по лутона? Но замысловатые строчки «памят ника», над которыми впору работать уче- ным-языковедам, поэтам, критикам, неожи данно увлекли восьмиклассников, точно не семь веков назад, а только что прозвуча ли. В панораме «поля» увидел я многое из того, о чем прочитал. В косых лучах заходящего солнца мне рисовались «червлены стяги»; «белая хо ругвь» в низкоплывущем облачке; «серебря но древко» в тонком стволе отдаленной бе- резьки; даж е «золотое стремя» Игоря видел, когда солнечный луч, преломившись в какой- нибудь склянке, вдруг вспыхивал веселым пожаром. Не затихающий даже по ночам пе резвон сельской кузницы, ну, конечно же, на поминал звонкие удары русских мечей, рас секающих «шлемы аварские», а чей-нибудь раздирающий душу вопль на всю деревню от только что полученной похоронки — спус тя много лет — смыкался с горестным пла чем Ярославны, не столь беспросветно скорбным и отчаянным, потому что была надежда... «Загородите полю ворота»,— взывал древний автор. Когда раскрываю эту метафору, вспоминаю деревню. Мы знали, что немцы не придут сюда: железны ми щитами Красная Армия теснила их на Запад. Но ворота русского поля были от крытыми... С войны приходили калеки, а молодые парни, еще вчера лихо распевавшие частушки, поутру отправлялись на фронт. Не через калитки и двери, а сквозь незри- мые,,'ро, цидимые сердцем ворота шли в де- рейёй^кй'ё избы почтальоны ,и "больно был'о смО'г!)^!!.'"в их душевн'о усталые лица. 5 Сибирские огни № Ы Помню, передавая смятение воинов Иго ря, ученик процитировал: «О русская зем ля! ты уже позади...» И в классе стало ти хо, тревожно, будто и мы оказались по ту сторону холма. Но чем-то строчка не понра вилась мне, что-то в ней кольнуло, царап нуло. Заглянул в текст: не «ты уже», а «уже ты за холмом». Долго спорили об ак центе. Но как, не глядя в книгу, на слух смог я уловить этот нюанс (специалистом по древнерусской литературе себя не считаю)? На самом деле и этому было объяснение. Все чаще неким духовным взором глядел я за синюю черту холмистого горизонта, по добно лермонтовскому Мцыри, ощущая се бя «листком, оторванным грозой». Ничуть не удивился, когда услышал от ребят, что многие с одинаковым интересом читали обе страницы «Слова» — левую (подлинник) и правую (перевод). В под линнике, оказывается, «ты» формально от сутствует. «О русская земля! уже за ше- ломенем еси!» Посильнее, чем перевод! Тут же попросили комментировать «смешанный» текст, т. е. какие-то фрагменты подлинника не переводить на современный язык, орга нично включать в урок древнеславянскую интонацию. Тревожно затихли, когда про читал: «...и увидел (князь Игорь.— Е. И .) воинов своих тьмою прикрытых...» Солнеч ное затмение по тем временам — недоброе предзнаменование. Но затмений-то два! Одно — на небе, а другое... в голове Игоря. «Ум князя уступил желанию». В одиночку захотелось разбить половцев. Когда ум «уступает», финал печален. И твой, и тех, кто отважился идти за тобою. А ведь за нами всегда кто-нибудь идет, не так ли? Вот за тобой, к примеру, кто? Каждый в классе о чем-то своем размыш лял, а вместе—о едином, общем: ум не дол жен уступать, не должен! А сколько усту пал! И у того Игоря, и у этого, который за партой. Князь моло;Д, горяч, отважен. У таких и сильный ум нередко проигрывает. Впрочем, была ли борьба ума и желания, борьба, без которой духовная основа обра за под сомнением? Была. По слову «усту пил» видно. А всякое ли желание надо ус мирять? Снова раздумья. Игорь-князь и Игорь-ученик находят общий язык и что- то как будто советуют друг другу... Словом, ребята тоже становятся участни ками похода Игоревой дружины. Не спе шат отделаться от славянизмов и дальше—к Пушкину, к Пушкину! Вчерашним и сегод няшним ученикам, что вместе со мною шли полем моего детства, есть чем жить и вол новаться — образом русской земли, распах нувшейся не только со страниц «Слова», но и моего бесстраничного дневника. ...Бывало подолгу сижу на краю деревни, не ведая, что через много-много лет по ши рокому простору неоглядной «пропадающей» дали понесется-понесется, разрывая воздух в клочья и сверля придорожную пыль, неудержимая гоголевская тройка. Но до гоголевской еще далеко — просто тройка, обычная, а чаще пара лошадей, запряжен ных в телегу, на которой сумеречным вече ром с песней и «чудным звоном» колоколь чика лихо возвращались в деревню с даль него покоса по-сибироки крепкие крестьян ские' парНй. И «только н е ф Над головою, да легкие тучи, да ' пр’оДирАюьЦ'ййс'я мё'сяц оДнЦ 'ка'за"Аь'сь неподвижны». Выучив на-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2