Сибирские огни, 1988, № 10
бабушка умерла, Левчик стал к себе звать. Тогда он нормальным был, красивым. Я тоже не уродина. Подали заявление в загс, и надо ж было Левчику на энцефалитного клеща нарваться... Как увидела его после больницы, внутри захолодело. Открутилась под разными предлогами от загса. В ателье вкалывала, не считаясь со време нем, а получка — все те же сто рублей. Дошла до ручки. Стала пробивать место в общежитии — глухо. Посоветовали сочувст вующие люди сходить к председателю райисполкома. Пробилась в приемную. Там — медальный звон. Ветераны собрались по квартирному вопросу. Председатель всех разом к себе впустил. Каждому слово пре доставил. Ну старички и пошли свои под виги расписывать! Один — под Сталингра дом бился, другой — Москву отстоял, тре тий на вражескую амбразуру грудью падал и до сих пор не может понять, почему жи вым остался, четвертый — чуть в Эльбе не утонул. Короче, как я поняла, заслуги у ветеранов сомнительные и юбилейных медалей старички наполучали лишь за то, что после войны долго прожили. Предрай- исполкома тоже, видать, раскусил победи телей. Слушает внимательно, ласково улы бается, а у самого, вижу, зевота скулы сво дит. Докатилась очередь до меня. Удивил ся: «Тебе, цыпленок, чего? Тоже квартиру. На каком основании?» «На том, — говорю, — что цыпленок тоже хочет жить». — «Жи ви, девочка. Кто тебе не дает?» Начала ле петать про сторублевую зарплату, а вете раны всей бригадой, чуть не врукопашную, на меня: «Бессовестная! Не успела на ноги стать, и уже квартиру ей подавай!» Тут та кое началось... В общем, из кабинета вы скочила без памяти. Чувствую, ноги подка шиваются. Села на райисполкомовском крыльце, зубы стиснула, а слезы — ручьем катятся. В голове пусто, как в турецком ба рабане. Сколько времени просидела, не помню. Вроде бы ветераны медалями про звенели. Чиновники из райисполкома после работы выплеснулись. А я все сижу. Смо трю, сам председатель выходит — пред ставительный, гордый дядечка с невыспав- шимися глазами. Думаю, сейчас остановит ся, скажет: «Не реви, цыпленок. Настроим вот к двухтысячному году тьму квартир, каждая семья по-человечески жить ста нет». Не остановился. Будто каменный, про шагал к персональной «Волге», хлопнул дверцей и с шиком укатил... Каретникова вновь открыла сумку с ле карствами. Опять две таблетки запила во дой. — Напрасно злоупотребляете, — сказал Бирюков. Даша вяло махнула рукой. Какое-то вре мя она, зябко ежась, помолчала, затем глубоко вздохнула и стала рассказывать дальше: — В общем, сижу на райисполкомовском крыльце — света белого не вижу. Подса живается кругломордый дядечка. Рот до ушей, хоть завязочки пришей. Отодвину лась: «Чего ощерился?» Он посерьезнел: «О чем, дева, плачешь? О чем слезы льешь?» «Отстань, без тебя тошно». Он снова расплылся: «Не прогоняй меня, по стой! Как серый волк из сказки той, я при гожусь тебе, я пригожусь!» И уже серьез но: «Выкладывай, детка, обиду». В другое время послала бы его далеко-далеко, а тут слезы так задушили, что говорить не могу... Короче, улыбчивый весельчак ока зался инженером из жилтреста. Привел он меня в только что заселенную девятиэтаж ку, вручил ключ от двухкомнатной кварти ры и говорит: «Здесь отопление не работа ет, но к зиме наладим». Обрадовалась — словами не рассказать! Не помню, как пе ретащила от старухи свои вещички. А к но чи благодетель мой с бутылкой заявился — обмыть, дескать, новоселье надо. Ушел утром. Пообещал прописку и ордер на за конном основании. Через неделю опять бу тылка с ночевкой. Через месяц, чтобы лег че жилье узаконить, переселил меня в этом же доме в однокомнатную квартиру, в которой туалет не работал. Господи, я и без туалета рада была жить всю жизнь под собственной крышей. Ушла из телеателье, поступила на курсы чертежниц. Живу бес платно. В кухне уже пустые бутылки девать некуда, а с пропиской заминка. Пересели лись в другой дом, где в трехкомнзтной квартире электроплита не работала. Ниче го, керогаз купила. Живу опять же бесплат но, но с пропиской и ордером все не по лучается. В общем, за год сменила пять квартир. Даже четырехкомнатную заняла, в которой на полу линолеум забыли насте лить. А мне и без линолеума — рай. Вдруг пропал мой благодетель. Позвонила в жил- трест. Оказывается, за взятки посадили. Я обалдела. Мама милая, что делать?! Воз вращаться к родителям в деревню — гор дость не позволяет. Односельчане про смеют. Да и чем в колхозе заняться? Ко ров до.,гь? Навоз на ферме перелопачи вать? Это ж беспросветность до гроба!.. А, думаю, буду жить в нелегальной квартире, пока не вьггонят или не посадят. Закончила курсы, в НИИ устроилась. Стала хлопотать законную квартиру — не светит. Попробо вала через секретаршу Златку к Директору подмазаться, а Златка сама на птичьих пра вах живет. Правда, директор скоренько пробил ей квартирку. На новоселье я по дарила Златке записанную Левчиком кас сету с песнями Валерия Леонтьева. Златка расчувствовалась и говорит; «Знаешь, Да ша, в нашем доме старичок один немощный живет, вот-вот коньки откинет. Ты устрой ся к нему в сиделки, пропишись. Как заг нется, квартира твоей станет». На следую щий день я заглянула к этому старичку. Он таким симпатичным показался, как бо жий одуванчик. Заегозил ласково: «Хоть сегодня, девочка, переезжай!» Может, плю нула бы на авантюру, да... Заявляюсь с ра боты домой — мои вещички на лестнице стоят. Строители вспомнили, что надо ли нолеум в квартире стелить. Куда деваться?.. Перевязала куском проволоки матрасик, зажала его под мышкой, в другую руку ^ чемодан и прикатила к божьему одуванчи ку. Прожила неделю, другую. Манную кашу хозяину варю, обстирываю его, квартиру ежедневно прибираю. Старичок в восторге, но с пропиской тянет, вроде того, жил- трестовского взяточника. Смотрю, жень шень начал попивать. Будто между делом о загсе заговорил. Я чуть в обморок не брякнулась. Думаю, у меня глаза от стыда лопнут, когда с таким неандертальцем ре гистрироваться приду. А старичок начинает гайки закручивать, мол, без загса о про писке и не мечтай. Завертелась я, как кошка, которой на хвост наступили. И так
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2