Сибирские огни, 1988, № 10

— Скорый какой. Повесим. Там без тебя таких весильщиков, знаешь, сколько наберется? У каждого руки чешутся. Казах натянуто улыбнулся. — Пусть кто первый доберется, тот повесит. Я говорю, скоро уже. Сегодня, завтра. К ним приблизился Артюхин. Его встретили радостно, уступили ка­ кой-то ящик, на котором устроился было Иконников. — Кидай свои кости. Отказываться не было смысла, да и желания. Семен устал и уже без неприязни думал о санчасти. Боль стала отдавать в лопатку и оттуда расходилась по всей верхней половине тела. Николайчук заметил, как осунулось его лицо, и сказал: — Зря я, парень, разрешил тебе остаться. Не ходок ты. — Перетерпим,— ответил Артюхин. Пока солдаты курили, старшина пядь за пядью осмотрел загорожен­ ный садик, стену конюшни с низкой черепичной крышей. — Стало быть, и у них житуха была не сахарная,— хмыкнул он.— Вишь, тут у них раньше яблочки росли. Вишенки-цветочки. А потом на картошку переехали. Голод, конечно, не тетка. — А у нас яблоки не растут,— сказал Артюхин,— у нас картошка первый фрукт. — Ну, чего ж ты хочешь? Сибирь, она и есть Сибирь. В таком холоде и людям, поди, .тошно. — Не-ет,— улыбнулся Артюхин.— У нас жить весело... Летом земля­ ника... Выйдешь за огород, видимо-невидимо... — Врет,— вмешался в разговор Сметанин.— У них там, окромя му­ хоморов и бледной поганки, только мох еще в огромном количестве. У меня брат там жил, в Тюмени. Я точно знаю. Артюхин улыбнулся, не обидевшись. Он привалился на правое плечо и, щурясь, наблюдал, как по рукаву ползет божья коровка. Такая же красная и проворная, как дома. Никак не мог Артюхин поверить, что она немецкая. И не мог объяснить своим разумом, что эта земля, утопавшая под ногами, мягкая, темная, влаж­ ная, уже не родная русская земля, а другая, чужая, немецкая, породив­ шая убийц, извергов, душегубов, и среди них самого Гитлера, мерзость, хуже которой для Артюхина не было. Артюхин не был равнодушен к земле. Он относился к ней, как к свя­ тыне, и выражение «мать-земля» не было для него пустым звуком. Здесь же сознание Артюхина раздваивалось. Все та же была почва под ногами, и Семен вполне отдавал себе отчет, что она — естественное продолжение той, что в Воронине, в Сибири, на Урале и под Москвой. Но материнство этой земли оскорбляло его человеческое достоинство. И носил в себе сол­ дат боль непрощения и великую жалость. И чем дальше, тем больше росла в нем гордость за свою — чистую, не оскверненную злобой землю. Ноздри Артюхина дрогнули. Сквозь пороховую гарь, сквозь едкость тротила и дым городских развалин до Семена донесся слабый запах ут­ реннего ветра. Он впитал в себя частицы тумана с Одера и Шпрее, за ­ пах молодой травы, раздувшихся почек, перегноя и прошлогодней карто­ фельной ботвы, запах древесной коры и прозрачной, солнечной смолки, скопившейся янтарными каплями в древесных ранках. Артюхин повернул голову к стене, приложился удобнее и задремал. Солнце грело его мальчишескую щеку, и он довольно улыбался. Сметанин хотел было подшутить на ним, но, встретив суровый взгляд старшины, осекся, бросив в сторону тонкий вишневый прутик. До Берлина оставалось несколько часов на машине. Он — этот город — лежал т а м, в пространстве, втягивая в себя невидимые нити судеб, нити умирающих мыслей и мыслей только нарождающихся, город, заслу­ живающий тысячекратного уничтожения, город, десять лет оравший «Зиг хайль!», город, измерявший длину колбасного круга толстыми пальцами мясников, уже сидящих на чемоданах, чтобы ехать на восток за добычей,