Сибирские огни, 1988, № 10

Д а и жизнь там не та, чтобы с робостью гостьи ждать, когда новоселы взойдут на порог. Д аж е тех, кого случай дворами проносит, вовлекает она в свой неспешный поток. И дворы не пустуют ни зиму, ни лето, превращаясь в сады на исходе весны, когда бродят и пенятся белым ранеты, когда душно теснятся там южные сны, когда только луны слуховое окошко освещает проулки, а в рамах домов проступают портреты, чтоб в гаревой крошке пробуждать шепоток торопливых шагов... — Эти таинства старых окраин! Какая это скука, едва окунись только в них! Если ночь тебе в чем-то еще потакает, то уж день, календарных соседей двойник, всё поставит на место. Д а вспомни, давно ль ты — хоть ты, правда, с легендами ждал тогда встреч — обещал не держаться дорожек окольных и про черные дни их щедрот не беречь. Как угодно готов ты был перебиваться, чтобы не тяготело над завтра — вчера... — Знаю, знаю, всё сам, и во всем виноват сам. Но мир весь впереди, мир велит отправляться, так что — едем! Куда ли, откуда ль — пора! ПОЕЗД Опять перроны и перегоны сверяет поезд. По стыкам рельсов курьерским рейсом ведется повесть. Но разговоры полей и бора с разметкой станций назло прогнозу смешали грозы бесчинным танцем. И вторит речи составов встречных высотный грохот тех эшелонов, что вальс циклона увлек в дорогу. Хоть карусель их летит в весельи, ее ты пленник. В окошко выглянь — повсюду ливня косые сени. Так закружили балы чужие, что — хуже муки! Бери билет свой, воздай соседству дорожной скуки. ПЕШИМ АЛТАЙ На час, быть может, расступались тучи. Всё остальное время ветер, дождь. В сырой одежде пробирала дрожь. Раскисшая тропа казалась круче. День кончился, порядочно наскучив. Когда маршрутных радостей на грош, и от лесной ночевки уж не ждешь каких-то впечатлений — новых, лучших. Один момент преобразил всё это, когда, к палатке отойдя своей, назад я глянул, и от зыбких светов костра меж черных пихт и силуэтов вдруг ставших незнакомыми людей ^ пахнуло былью давних смутных дней.