Сибирские огни, 1988, № 10

Помню рассказ младшего деда Хопли из рода Тётт: «Однажды в наше стойбище приехали на загнанной упряжке без каюра два белых офицера. Они, может, и не были офицерами, но тогда все военные в шинелях и с винтовками для нас казались офицерами.- Военные приказали запрячь для них добрых оленей в две упряжки и везти в Сургут — к своим. Там в это время белые били красных. Старый Анет, так люди звали моего отца, поручил везти непрошеных гостей мне и моему другу Кисамы. Олени бежали ходко по накатанной дороге. В те времена дорога до Сургута всегда была бойкой и накатанной, потому что мы, ненцы с Водораздела, и ханты с Агана и Торум-Егана постоянно торговали с сур­ гутскими купцами. Я цепко сидел на нарте и всею спиной чувствовал ненавистного мне седока. Ненавидел я его не потому, что он белый, — какие тогда у меня могли быть политические взгляды! — а потому, что в любое время он мог застрелить меня из своей винтовки и сбросить в снег. Поминай, как звали! Я ощущал это каждой своей мышцей, всем своим охотничьим нутром. Так мы ехали несколько дней. Где-то уж недалеко от Сургута, возле маленькой речки Мох, мы кормили оленей ягелем, не выпрягая их из упряжей. Все четверо мы сидели у костра и, словно братья, уплетали нехитрый ужин. Наши седоки уже совсем привыкли к нам и потеряли бдительность. Я поднялся от костра и пошел к оленям — чтоб подо­ гнать их туда, где под толщей сугроба схоронен вкусный теплый ягель. Беляки даже головы не повернули ко мне, уже привыкли, ибо так было на каждой остановке. Я подал товарищу незаметный знак бровями. И когда Кисамы отвязал вожжу от нарты, я запрыгнул в нее, и мы вовсю пустили оленей в сторону родного стойбища. Винтовки наших обману­ тых седоков лежали на нартах, и поэтому вслед мы слышали только от­ чаянные крики, а не выстрелы. Так мы оставили двух белых офицеров в одних шинелях наедине с •тайгой. На их несчастье поднялась пурга, метель замела все дороги. Мы оповестили о случившемся всех, кто жил вдоль зимника. После ненастья люди проложили другую дорогу в Сургут, объезжая это место. Винтовки мы выкинули в снег — вдруг нас искать станут? И притом оружие, оскверненное на войне, не годится для охоты. А еще мы сняли чумы и ушли на новое место. Душу мою часто терзает наш поступок. Ведь эти люди нуждались в помощи, доверили нам себя, а мы их бросили на погибель. Это ты сей­ час можешь сказать точно, кто враг, а кто настоящий друг. Но, как бы в оправдание, другой случай тогда не выходил из головы. Однажды Альчота из соседнего стойбища также повез красных. По дороге по­ встречались с белыми. Белых, говорят, было больше. И Альчота к своей семье так и не вернулся. Тревожное было время, и никто не знал, то ли он сегодня оступится, то ли завтра... Через несколько лет после случая с белогвардейцами дед срубил на берегу Агана, возле устья богатой рыбной речки Варьёган, бревенчатый дом, чтобы не мерзнуть больше в чуме. Потом переселились сюда ос­ тальные наши родственники: дедовы братья, племянники — так было основано наше стойбище, которое сейчас называется Варьёганом. С высокого песчаного яра, на котором мы, дети, любили играть, хо­ рошо просматривалось каменистое дно реки. Отсюда было близко не только до соболиного урочища, но и до тундровых оленьих пастбищ, на этот яр раз в году приезжал русский купец с товарами. Как воспомина­ ние о нем долго стоял одиноко на берегу черный бревенчатый сарай. Вся наша огромная семья теперь жила оседло, только дед продолжал кочевать с бабушкой по тайге и тундре. Стойбище разрослось, потому что сюда стали съезжаться другие семьи — ненцы, ханты; в конце трид­ цатых годов здесь был организован колхоз, открыли ясноокую школу. Построили теплый магазин (за прилавком улыбался добрый продавец Данилин) — вместо старого .купеческого сарая, возле скрипучих борот которого, словно на страже, всегда стоял черный деревянный идол! 38