Сибирские огни, 1988, № 10

нулся на родину только один. Кстати, именно его-то потом люди и стали называть настоящим шаманом, ибо только он сумел выпутаться из прочных сетей казенного дома. Недавно я говорил с дедом на эту тему. Конечно, рассказы о шаманах не были однозначными, но я понял, что многие из них — просто искусные сказители, народные певцы. Собрал человек Дом для Песен, Дом для Игр — его обвинили в шаманстве. Съехались люди, чтоб исполнить и показать своим детям Медвежье Игрище — хантыйский народный миф о происхождении всего живого на земле, миф о взаимоотношении человека с окружающим ми­ ром, миф, где в некоторых сценах человек вступает в борьбу с богами, высмеивает шамана-обманщика, шамана-взяточника,^ — и этих людей обвинили в шаманстве. Пришел охотник на Святой Бор погов^ить с духами, очистить мысли свои перед охотой, оправдаться перед Приро­ дой* — его обвинили в шаманстве. В тяжелейших жизненных, климати­ ческих условиях человек искал в себе силы для защиты, опоры, поддер­ жки — его обвинили в шаманстве. Потеряв лучших сказителей, народ замолчал. Одни испугались, дру­ гие не умели исполнять, а умели только слушать, третьи молодежь, которую вбирает в себя новый поток — новая жизнь. Этим третьим не­ когда задуматься, куда несет их поток, они торопятся жить. Хотя, навер­ ное, так оно и должно быть, и в этом нет ничего особенного? Только умолкли Медвежьи Игрища, песни, молитвы, сказки умолк или стал редко звучать художественный язык, а основным языком жителей моего стойбища стал разговорный. Но так как на разговорном языке можно говорить только о бытовых вещах, сузился у людей и круг интересов. В семьях все реже теперь говорят об искусстве, все чаще о пище, о деньгах. А это уже влечет за собой нравственные последствия... Но сказки мы иногда слушаем. Моя бабушка изобрела для этого но­ вый способ. Она сначала поет часть сказки традиционно, а чтобы мы поняли, о чем идет речь, пересказывает содержание на разговорном языке. Потом снова поет и опять переводит на обыденный язык, как для инородца. Такой пересказ она называет «пешей речью». Я застал сказки и песни бабушки только в такой форме, и поэтому, наверное, творчество мое — это смесь прозы со стихами, — прозаиче- сьше куски как бы разъясняют, дополняют более эмоциональные поэти­ ческие строки; поэтому, наверное, творческий язык мой — это ненецко- хантыйско-русский язык, в соответствующей форме. Но на каком бы языке, в какой бы форме мой герой ни изъяснялся, понятия любви, добра и зла, обмана или справедливости, ностальгии или измены для него те же, что у всех. Сложные взаимоотношения чело­ века с человеком, с окружающим миром — все это также присуще ему — жителю моего стойбища. Имеет ли право на жизнь такое творчество современного ненца? Вы можете потом об этом поспорить, а сейчас я хочу рассказать несколько вестей из моего стойбища. ПЕСНЯ БАБУШКИ НЕНГИ Что бы ни делала бабушка, всегда пела песни. Эту она пела, когда шила для меня обувь: Вот сошью кисы явнуку. А когда пойдет за зверем Нгадьеей-нго! Далеко, Чтоб не мерз в морози вьюгу. Чтобы лыжи не скрипели. Нгадьеей-нго1 Нгадьеей-нго! * Природа — понятие божественное. Бог — по-хантыйски Торум. Но Торум имеет еще несколько значений: небо, жизненная ситуация, погода и природа. В своих обраще­ ниях к лунгам (духам) на Святых Местах охотник больше делает акцент на два по­ следних значения, ибо только благоприятная погода способствует удачной охоте.