Сибирские огни, 1988, № 10
лов... к тому же ничего нового я не скажу. Прощайте... Что еще вам сказать?.. — Идите... — Кто бы мог подумать... — А мы? — спросили в один голос Студент со Студенткой. Они ж а лись друг к другу у двери, боясь и уйти и шагнуть в глубь комнаты. — И вы идите. У вас вся жизнь впереди. Она осталась одна. Глаза ее приобрели необыкновенную прозорливость. Она смотрела сквозь вещи, сквозь стены и годы. И она увидела себя, нагую и пугливую, над туманным полем льна. Солнце еще не взошло, оно только пробивалось бледно-розовой по лосой. Светился молочной дымкой туман. От густой травы, поднявшейся ей почти по пояс, сплошь усыпанной белесой росой, поднималась холод ная сырость. Марфа Петровна обвела глазами льняное поле и несмело побежала вокруг, привздыхая от короткой боли, когда трава вплеталась в пальцы ног. Скоро она вся вымокла, покрылась гусиной кожей, но уже притерпелась и перестала чувствовать холод. Грудь ее при беге колыха лась, она ощущала ее приятную тяжесть. Крепкий живот напрягся, и Марфа Петровна с удовлетворением чувствовала силу и легкость своего тела. Трижды обежав поле, она вошла в заросли льна. Земля на поле была мягкая и теплая. Эта теплота доходила до сердца. — Лен, лен, дружок! — сказала Марфа Петровна.— Расти до моего живота, до моих сосков, тянись, не ленись! Туман рассеялся. Розовая полоса зари стала малиновой, и за даль ним лесом выплеснулся край солнца, делаясь ярче, обрызгал зелень ог нем. Тут заголосили дрозды, малиновки, овсянки, воробьи, певуче и гул ко отдался над землей кукушечий зов. Марфа Петровна, озираясь по сторонам, оделась, натянула юбку, сразу прилипшую к коленям, рубашку, выпростала косу и пошла по взрыхленной конскими копытами дороге между полей к деревне, где уже допевали последние петухи. Но, дойдя до деревни, она не остановилась у своего крытого соломой дома, а понесла тяжесть налитого тела дальше. Она шагала по дороге, пока не показался город. Марфа Петровна вошла в него и узнала; это Вильнюс... Каким-то чудом она знала, куда ей нужно идти в незнакомом городе. Нашла дом Пиккууса. И увидела, что опоздала. Возле мертвого Пиккууса уже сидела с усталым лицом женщина, похожая на нее. — Теперь я сама стала призраком,— подумала Марфа Петровна. Ей остро, до смерти захотелось вернуться в деревню, к полю молодо го льна, где она была частью земли, солнца, травы, тумана и птичьего пения, где она верила в свою плодоносящую силу и в силу сказанных ею слов. А здесь, сколько она ни тормошила Пиккууса, он не отзывался. — В с т а в а й ! — говорила она. Он был неподвижен. — Я люблю тебя! — шептала она, согревая в своих ладонях его хо лодные руки. Пиккуус не отвечал. Ни оживить его, ни вернуться назад Марфа Петровна не могла, з а стыв странным облаком между тем и этим пространством. Так они и сидели до прибытия сотрудников милиции — мертвый Пик куус с открытыми глазами, в которых^се еще плясали огоньки догораю щего солнца, и живая Марфа Петровна — с закрытыми глазами, и в их глубине копилась невыразимо горькая сухость. Через несколько дней Марфа Петровна получила письмо от Пик кууса. Я привожу его без комментариев и на этом заканчиваю грустную историю — она и так слишком затянулась. Итак, вот что написал Пиккуус Марфе Петровне перед тем, как об лечься в красные розы.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2