Сибирские огни, 1988, № 10

— Мы утратили чувство реальности,— продолжал Пиккуус, не заме­ чая поскучневшей Кошкиной и напряженно слушавшей его Марфы Пет­ ровны. Эти мысли давно бродили в нем, как мечты о здоровье в воспа­ ленном мозгу больного. Никому он раньше их не высказывал. Не уверен был. И вот сегодня Марфа Петровна со своим черным платком на пле­ чах и полыхающими на этой черноте розами, этот серый, дождливый день, Студент и Студентка с опухшими от поцелуев губами, запах полы­ ни— всколыхнули Пиккууса, и, кажется, он нащупал в своей темноте то, что искал давно, нащупал и решился вытащить пред свои очи.— Мы утратили чувство смерти. А ведь только она напоминает нам о реально­ сти бытия. С математической точки зрения жизни человеческой вообще не существует. Представьте себе бесконечность времени, этот блистаю­ щий черный океан, летящий среди пустот ветер, опережающее любой звук молчание,— сравните с этим пространством тонкий посвист тростин­ ки, неразличимую риску на шкале из многомиллиардных километров и тончайший промежуток человечьего скорбного века, промежуток, кото­ рый только мы и можем заметить. Он существует, потому что — МОИ. Моя жизнь, мое сознание. Сжимаемое с двух сторон прессами время все уменьшается, и вот наступает последний миг — я чувствую, а потом... Что потом, я не знаю. Для вас это слезы, похоронное бюро, венки, речи, поминки, черные кусочки траура. А что для меня? Тут, увы, всякие по­ знания кончаются. На этом и держится наша сумрачная душа. — Какая невеселая тема,— сказал Шмутке.— Не съесть ли нам луч­ ше кусок колбасы! — Колбасы! — засмеялся Пиккуус.— В моем доме нет колбасы. Мне некогда стоять в очередях. Если хотите, откроем кильку в томате. — Фосфор, Босфор, Балтийское море, килька в кульках... Время — носители... время — сеятели... потрошенное время в томате... бр-р! — от него у меня изжога,— проворчал Шмутке. — Дело хозяйское,— сказал Пиккуус.— Что до нашего разговора, то прежде, чем его закончить, замечу, что мы все же слишком мало знаем, чтобы утверждать с достоверностью, куда что уходит. Рождаясь, живой организм расщепляет время на три части. Любая улитка оставляет свой мерцающий след в прошлом и рожками щупает будущее, пока ее шер­ шавый язык перетирает листву настоящего дня. Смутные образы пере­ житого тревожат ее, и она с боязнью ползет по листу осоки навстречу собственному пророчеству. Миг и вечность — так ли уж они далеки друг от друга? Вот, друзья, плод моих антинаучных изысканий: вечность, ли­ шенная сознания, это и есть миг. Мы уходим на миг. И снова возвраща­ емся. И снова уходим. Мы всегда в пути. Мы идем и никак не можем вернуться к той наготе жизни, в которой только и есть смысл. — Миг,— сказала Марфа Петровна. — Д а ,— кивнул Пиккуус.— Миг. Между вечностями, рождающими призраков. Но каждый из нас в силах изгнать призраков, его насе­ ляющих. — Каких призраков? — оживилась Кошкина, почуяв здесь инстинк­ тивно какой-то неявный корень сегодняшнего вечера. — Я бы выпил чего-нибудь,— сказал встревоженный Шмутке. — Я объявляю войну призракам,— заявил Пиккуус.— Мое терпение лопнуло. Зло загорелись глаза Кошкиной. — Объясните мне, наконец, какие призраки? Пиккуус, казалось, не замечал присутствия доцентшн и Шмутке. Он смотрел в снова запылавшее лицо Марфы Петровны. — Пора. — Вы не сделаете этого,— недоверчиво сказала Марфа Петровна. — Сделаю,— ответил Пиккуус и вышел. Через минуту в соседней комнате послышались легкие шаги и, прежде чем гости успели что-либо сообразить, в комнате появилось белое пятно, имеющее форму человече­ ского тела.