Сибирские огни, 1988, № 10

вспомнится, как отец возвращ ался из св о ­ их у х о д о в , н еож и дан н о, как и уходил, всегда пьяный, «упирался немигающими бешеными глазами в мать. О на не вы дер­ ж ивала взгл яда, покорно и виновато скло­ няла голову, а ее великолепные густы е во­ лосы тихо п адали к сам ом у полу». И з д е т ­ ского незнания просм атривает Ф едор тр а­ гедию своего дом а. Д р а м а взрослы х т я ж е­ л о о сед а ет в см утном сознании ребенка. Он ещ е не понимает значения одн аж ды услы ­ шанных слов: «Твоя мать — великая ж ен ­ щина». «Н аверное, п отом у,— дум ает Фе­ д о р ,— что понятия «м алое и великое», «больш ое и мелкое», «красивое и страш ­ ное» тогда были несколько смещены , а м о ­ ж ет, их в ообщ е не было в моей голове». К аж ды й эп и зод вбирает отрезок ж изн ен ­ ной судьбы героя. Он и значим сам по себе, он ж е и знак чего-то больш его. Иной о б ­ разной реальности, которая стоит за бук ­ вальным, достоверным значением и зо б р а­ ж аем ого. Реальности бытия. «Внутренней темы» произведения. Философии ж изни ав­ тор а, с его представлением о человеке, о мире. Г де человек видится сложным , н е­ предсказуемым , не сводимым к однознач ­ ности оценок, как говорится, «носит в себе зачатки всех свойств лю дских». Таковы Ф е­ дор, его отец Артам онов-старш ий, такова Кузьминична из повести «Гулай»... Автор наносит блики, собирая характеры неповто­ римые, непредсказуемы е, бездонны е, с при­ чудливыми зыбкими очертаниями. В х у д о ­ ж ественном мире Г. Е стам онова человек как в ж изни — всякий. П оэтом у и каж утся живыми его герои. И ж изн ь представляется в книге разн о­ образн ой и многосмысленной. Автор избега­ ет упрощ ений в изображ ен и и ее. П отом у и взросление героев — это пер еход в иное состояние. И з мира прозрачного, простого, легко р азл ож им ого, черно-белого, в мир бесконечного м нож ества оттенков. Когда через город, где ж ивут герои повести «Г у­ лай», ведут пленных немцев, то детям все ясно и очевидно: «Н ад о палить по ним, пока не устанеш ь и пока патроны не кон­ чатся». 'Только почем у-то мешают и злят лица пленных, «обыкновенные усталы е ли­ ца, какие бывают у ш ахтеров после см е­ ны». И непонятны взрослы е. Они молчат! Э то вселяет см утную тревогу. На тр евож ­ ной ноте — вся повесть. П отом у что где-то идет война. Она собр ал а в одном дом е и сдр уж и л а ш естерых ребят. Среди них — два брата, сыновья Ивана Гансовича Эбер- зона, п оволж ского немца. Братья вместе со всеми строят штабы, придумывают казни Гитлеру. Н о, как ск аж ет главный герой Стась: «Что бы там ни говорили, а когда идет война и твой отец... воюет с фашиста­ ми, а рядом — немец, одной пролетарской солидарности маловато». И обвалом беды обруш ивается на дом похоронка, врыва­ ется громким пронзительным криком: «И з- за вашей подлой нации война идет... нем­ цы!» Ж алким и беспомощным станет лицо Ивана Гансовича. Он будет тихо и расте­ рянно бормотать: «Я понимай вас... я по­ нимай». И ещ е долго он будет сутулить­ ся, ув одя глаза: «Какой коре! Какой гросс потерь!». Р вутся связывающие людей нити, рушится «родство», забываются законы добр а и человечности. Конец повёСтИ возвращ енйе к норме. Герои Т . ЕстДмонб- ва как бы долго круж ат, бродят по кругу и наконец возвращ аю тся к себе, на свое место. Эта мысль у автора заветная, она вынесена в заглавие сборника. Н евольно вспоминаются раздумья В. Р а с­ путина о случайных, «подменных», людях, не наш едших своего места, занявших чу­ ж ое, не совпадающ их с самими собой. Н а ­ водя на размышления о болевых точках наш его бытия. Ситуацией возвращения «блудн ого сына» заканчивается первая по­ весть Г. Естам онова. З а годы , прожитые вне дом а, Ф едор Артамонов поймет, как дом , д у х дом а глубоко проник в него, дав ем у веру в незыблемость человеческих з а ­ конов, стабильность мира. У родительских могил переживет Ф едор странное чувство потери-приобретения. Терпимость и мило­ сердие придут в его воспоминания. Для Алеши из повести «Здесь я ж иву» возвр а­ щением к себе буд ет освобож ден и е от чув­ ства неполноценности, второсортности. От безы сходного одиночества затравленного, обл ож ен н ого флажками волка. Оно вой­ д ет в него радостным прозрением о своем месте среди людей: «Я — свой, я — их­ ний». Г. Естамонов — из тех авторов, кото­ рым удается донести мир в обр азах, в кар­ тинах. Н о там, где он пытается вставить нечто общ ее, декларативное,— явно тер­ пит неудачу. Так, в первой повести он, как бы спохватившись, боясь быть непонятым, начинает дообъяснять, по слогам прогова­ ривать жизнь своего героя, соскальзывает к прикладному перечислению эпизодов, сформировавших ту или иную черту х а ­ рактера. Например: «Размышляя длинны ­ ми ночами о своей неудачной судьбе, я пы­ тался отыскать начало дурного во мне. И я вспомнил тот день»; или — «Я воспроиз­ водил в памяти эту картину, и каждый раз думал: «Вот начало подлости!»; или еще: «Тем, кем я был раньше д о этого часа, я уж е не стану, а дальш е б у д у все х уж е и хуж е» и т. д. Д отош н о расставляя акценты, автор на­ рушает «правила игры», которые сам для себя установил. И живые, объемные кар­ тины стягиваются д о плоского иллю стра­ тивного изображ ения. Н о эти сбивы неча­ сты. В целом, автору не изменяет его пи­ сательское чутье. И он худож ествен но вы­ говаривает сам ое-сам ое... Н е нарушая д о ­ верительного контакта с читателем. Т. ВАГАНОВА Владимир Шанин. Горька ягода калину{ика. Повести. Красноярское кн. изд-во, 1987. Д уш а человеческая — поле битвы, где сраж аю тся добр о и зло. Что победит? Воп­ рос этот глубоко не безразличен для к а ж д о ­ го читателя. В своей повести, давш ей назва­ ние всей книге, В. Шанин прослеживает жизнь нескольких героев, начиная с юнош е­ ских лет и кончая годами зрелости, вре­ менем подведения итогов. Личная позиция автора определена выбором «голоса» ге­ роя, от лица которого ведется повествова­ ние. Это зрелый, испытанный жизнью не; ловек, в полной мере познавший' человег чёские радости и утраты, секретарь парт­ кома крупного сибирского совхоза Михаил