Сибирские огни, 1988, № 10

Ничто, кроме зеро-искусства, не способно дать человеку понятие об ''истинных красотах живописи. Каждому хочется побыстрее убедиться, что искусство не исчезло, что краски, линии, фигуры что-то еще значат в этом мире. Моя задача — дать импульс, позыв к утраченному прекрасному. До сих пор я с этим успешно справлялся. Некоторые, правда, видят в моих картинах лишь ноль, пустоту, бес­ смыслицу, туман с подтекстом, самопроизвол. Это глупо. Но эта речь не рассеяла недоверия агентши. — Как хотите,— рассмеялся Пиккуус в ответ на ее вытянувшееся ли­ цо.— Эх, ну все же — не так скучно жить... Будете мимо проходить, за ­ ходите. Но Чапыгина с тех пор уже не объявлялась. Что Пиккуус тоже отнес к положительным сторонам искусства, единственным представителем ко­ торого он являлся. Посидеть в одиночестве Пиккуусу не удалось. В дверь постучали. Пиккуус знал, кто так стучит. На пороге появился Шмутке. — Добрый день! — Здравствуйте. Пиккуус пропустил гостя в дом. Он был даже рад его появлению, Шмутке отвлек его от трудных мыслей. Случившееся в этот день растре­ вожило его душу. Образ Марфы Петровны, тоскующее лицо, хриплый смешок, противоречивые устремления, какая-то отчаяннная внутренняя борьба, окончившаяся не в его пользу,— что стояло в действительности за всем этим? Мучительнейшее состояние Пиккууса было прервано стар­ ческим стуком. Время жизни Шмутке приближалось к пределу, но ни в его фигуре, ни в его мыслях не было рыхлости, дряблости, неприятного распада. Время ужимало его, иссушало, мумифицировало, морщины углублялись, ложи­ лись на лицо глубокими резкими бороздами. Шмутке был по-своему кра­ сив, хотя и безобразен. — Легче легкого ублаготворить красавицу и такого, как я, старика, х-хе,— посмеиваясь, сказал Шмутке.— Мы слеплены из одного теста. Мы питаемся собственными иллюзиями. И надо нам, в сущности, очень не­ много. С комариное крылышко. Пиккуус улыбнулся. — Знаю. Он оставил гостя в кабинете разглядывать своих обнаженных краса­ виц в тяжелых бронзовых рамах. Вернувшись, он держал в руках белую фарфоровую бутылку без наклейки. — Здесь моя особая полынная настойка. Хотите? — Разве что попробовать. — По стаканчику... Они выпили и поморщились. Пиккуус с наслаждением, Шмутке от неожиданной горечи, ударившей в рот нестерпимым огнем. — Не люблю сладкий алкоголь,— сказал Пиккуус, заедая настойку маринованной капустой.— Например, ликеры, наливки, коньяки. Они рождают в душе ощущение блуда. А моя настойка — самый чистый на свете грех. Шмутке справился с обожженным ртом, напихал за щеки капусты и двигал сухими челюстями. — Не прикидывайтесь праведниками! Разве эти картины не есть провозглашение и предвозвестие блуда? И вы грешите в мыслях своих, хе-хе, я думаю, не очень чистым грехом. В ответ Пиккуус показал Шмутке висевшее сбоку небольшое изобра­ жение женщины с рыжими волосами и хитрым взглядом.