Сибирские огни, 1988, № 10
в темноте Пиккуус, вытянув руки, подошел к Марфе Петровне и ткнулся пальцами в ее мягкое тело. — Вы здесь?— тихо спросил он, обеспокоенный ее молчанием. — Д а ,— шепотом ответила она. Пиккуус наконец сообразил, что мягкое, куда ткнулись его пальцы,— это грудь Марфы Петровны. И он отпрянул назад. — Вот уж не думала, что вы так пугливы,— заметила Марфа Петров на то ли о мыши и упавшем фонаре, то ли еще о чем-то. — Это не страх,— сказал Пиккуус.— Подождите, у меня есть спички. 4-черт... Где же они?.. Ага, вот. Сейчас. Слабый огонек вспыхнул в дрожащих руках Пиккууса. — Надо только добраться до двери. Он сказал это и понял, что мгновение назад в воздухе все было пере мешано, запутано, вода капала снизу вверх и пустые бочки были через край наполнены своей пустотой, а в темноте, летая у губ, шуршали крыльями бабочки единственно нужных слов, а теперь они пропали не возвратимо. Он отпугнул их. Он понял, что этот миг в темноте был единственным мигом, когда со вершается невозможное, что Марфа Петровна вовсе не испугалась его прикосновения. Она хотела, чтобы он обнял ее в этой темноте среди вы питых бочек уже никого не опьяняющего вина. Она знала, что и ему хо телось обнять ее, прижать к сердцу, держать в руках податливые плечи. Он чувствовал — по шороху одежды, по прерывистому дыханию, по не видимой дрожи,— что она отдалась в его руки, защищенная тьмой. Но в этот момент Пиккуус, близкий к безумию, отдернул руки от ее груди, не желая этой защиты. Он хотел видеть ее глаза, в которых бился бы узел цветущего света. Однако движение его было слишком резким, поспешным, оно навело Марфу Петровну на другие, нелепые мысли. И между ними вновь возникла стена непонимания. Слишком тонкими, как кромка весеннего льда, были их рассуждения, слишком быстрыми мысли, слишком волнующими мечты, и слишком неу ловимыми движения губ, готовых сложиться в улыбку, но еще раньше передергивающиеся в незаметную усмешку. Марфа Петровна решительно шагнула к двери, бледным треугольни ком проступившей в отдалении. Пиккуус, сдерживая сердцебиение, последовал за ней, бросив дого ревшую спичку на пол. — Кажется, дождь кончился,— заметила Марфа Петровна.— Я зай ду вечером. — Буду ждать,— сказал Пиккуус бесцветным голосом. Подал ей плащ с вешалки. Она не стала его надевать, перекинула через левую руку и вышла. Он остался стоять в коридоре. Дверь щелкнула замком. Пиккуус опус тился на кушетку, скрытую под сенью финиковой пальмы. Однажды на этой кушетке Пиккуус и сопровождавшая его строгая дама, декан института культуры, заметили четыре ноги, возлежавших на бархате. — Что это? У вас завелись четвероногие? — воскликнула удивленная деканша. — Этот зверь называется любовь,— ответил ей негромко Пиккуус и увлек спутницу в другие комнаты, где они обсуждали в течение получаса проблемы употребления в неогегельянской школе философии четырех ка тегорий объективности. Выяснив, что без введения пятой категории объективность не поддается логическому анализу и потому неогегельян ство глубоко порочно,— дама по своей щепетильности возражала против резкого термина, но мэтр настоял на своем, имея в виду не нравствен ность, а научную сущность предмета,— они вышли в зал и прошли мимо кушетки на этот раз без рудиментарных эксцессов субъективизма, как выразился мэтр, еще раз обнаружив глубокое знание философии.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2