Сибирские огни, 1988, № 10
мама. А вот третья акварель... Перед ней и задержался Юра, все смот рел, попросил разрешения зажечь свет. — Ну, как? — Некрасов задал вопрос небрежно, как бы между про чим, но в душе ему далеко не было безразлично, что ответит мальчик. Сквозь серый дождливый сумрак просвечивают контуры темного здания. Черные деревья. Ветер. Тусклый свет фонаря высвечивает лужу на синем мокром асфальте. — Вообще-то да-а-а,— протянул Юра.— Но знаете, уж очень тоскливо. «Я написал это в том году, когда потерял Олечку...» — Тоскливо, говоришь...— Машинально произнес Игорь Сергеевич. Юра спохватился: видимо, ему показалось, что он обидел Некрасова. и попытался что-то объяснить. Написано, конечно, с настроением. Произ нес несколько восторженно-выспренних фраз, а под конец с юношеским максимализмом заявил, что вообще-то (это словечко привязалось к не му) он считает, что живопись должна дарить людям радость, а не вго нять их в уныние. Взглянув на Игоря Сергеевича, на какое-то отсутст вующее выражение на его лице, он окончательно смутился и нерешитель^ но сказал: — Ну, я пойду. — У тебя есть в городе друзья? — Друзей нет. Пойду на вокзал. — Когда твой поезд? В семь? Ты что же собрался ночевать на вокза ле? Переночуешь у меня, а утром я тебя отвезу,— произнес тоном, не тер пящим возражений. —- А вы один живете? — Спросил Юра и покраснел. Вошел, клацкая лапами. Гранд. — Как видишь, не один,— Игорь Сергеевич усмехнулся, но какая-то тень промелькнула на его лице. Он постелил гостю в своей комнате. Юра кинулся было помогать ему убирать со стола, но Игорь Сергеевич отверг его помощь: — Я привык сам управляться со своим хозяйством. У меня всему свое место,— и невесело пошутил: — Тут я тоже, наверное, педант в квадрате. Юра долго хлюпался в ванной, потом лег и мгновенно, как это быва ет лишь в молодости, заснул. Игорь Сергеевич зашел погасить свет. Мальчик, кажется, пытался что-то читать — книга лежала на полу. Во сне он еще больше походил на мать, у него было такое ж е безмятежно-беззащитное лицо, та же глубо кая тень от ресниц, тот же, как бы удивленный, разлет бровей. Погасив свет, Некрасов прошел в комнату матери. Гранд, дремавший на своей подстилке в коридоре, поднял голову и помахал хвостом. «Да, брат, вот так...» — произнес Игорь Сергеевич. Пес поскулил, он всегда угадывал настроение хозяина. Некрасов знал — его караулит бессонница — никакие таблетки не по могут. Накинув на плечи материнский старый плед, он направился в лод жию и сел там в плетеное кресло. Тотчас же притащился Гранд и улегся у ног хозяина, умильно глянул, лязгнул зубами. Ну, что же, дескать, можно и тут подремать. Кое-где в домах светились окна. Изредка, нарушая ночную тишину, врывался ритмичный шум электрички. Казалось, все, что было связано с Олечкой,— отошло в прошлое, все забыто, погребено. О ее сыне он никогда и не вспоминал. И вот, как снег на голову. «А ведь он мог бы быть моим сыном... Пусть названым...» По явился и все взбудоражил. В разрыве с Олечкой, таком нелепом, как он это понимал теперь, Игорь Сергеевич винил свой неудачный брак. Ожегся на молоке... Что послужило истинной причиной их разрыва, не внешним проявле нием, а той подспудной, в которой сам подчас не отдаешь отчета. Воз можно, его страх перед семейными узами. Да, тогда еще не зажили ду шевные синяки и царапины от его разрыва с женой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2