Сибирские огни, 1988, № 8
жу, а токмо чую: идут от того семени ростки. Растлит он у , | “ "1 '‘ г о ? „ ^ Г н е Г „ е т с я ' ’ё»у с е й ч а с ! - смятенно прошептал Иван Петрович. — Его хулим, а сами-то, сами!.. ’ судьбой*^’ вел^^^ мышляем на него. И се мы, сродники его, коим с д всем за один с ним стоять, дружа! Ему во^всем и • ; иные, те, кто и вправду не имут милостей от него. не опол- умах? И како ж ему с ними, с таковыми, иным-то быть. ^ чаться на нас, как зло не ковати, погибели как не кликать ^ [ ловы? Нет, Семен, токмо мы, едино и присно, винны во все нул Иван Петрович. — Ты веди себя тщишься утвердить в том — не меня. И утвердишь, и обелить его сумеешь, и оправдать, а токмо смута не уляжется в тебе, не ет! Понеже не разум твой восстает на него — душа! Ты оправдал его, обелил, разум твой согласился с ним, а душа — против. Вот она сейчас... вопиет в тебе. Смута в ней и мятеж... И страх! Ты чуешь, что он замах нулся на нечто большее, нежели наша честь,— на основы, на корень наш... Уразумей сие всем разумом своим, како уразумел я, како уразу мели иные, что давно уж освободили себя от клятвы перед ним. Бо мы клялись не в том, что будем агнцами для заклания! И богу не угодны клятвы, отдающие человека в рабство и на погибель! — Нет, Семен, нет,— совсем отрезвев, твердо и непреклонно выгово рил Иван Петрович.— Не то ты речешь. Негодны твои доводы,^ и тебе не удастся сделать из меня его врага. Не удастся, Семен! Не пойду я за тобой и за теми иными, что из крестного целования выступили. Для клятвоотступников уж подавно нет никоторых святынь. — Но и ему ты уже не сопутник! Твоя душевная смута для него страшней измены! Сокрыть же и утаить душу свою от него ты не сможешь. — Я и не стану таиться, как не таился досель... — Тогда он просто отшвырнет тебя, либо уничтожит, чтоб ненароком не споткнуться об твою мятущуюся совесть. — Неужто же смерть страшней клятвоотступничества? — Тщишься душу свою спасти?! А того не ведаешь, что, став с ним заедино, ты быстрей погубишь ее. Он растлит твою душу, ибо все, все неправедно в нем! — Он государь наш, Семен! Богом помазанный государь!— Голос Ивана Петровича стал еще тверже, словно доводы Семена Васильевича, призванные поколебать его, наоборот, прибавили ему твердости.— И он ему судия, но не мы! Мы не можем судить его, наш суд пристрастный, злой, лицемерный... То не суд, а осуд. Заведомый, мстительный, беспо щадный! Нам надобно потщиться понять его, а мы токмо хулим и злоб ствуем. — Мы не злобствуем, и не хулим его, и не судим... Мы отрицаем его! — Богом помазанного государя?! Семен! Семен Васильевич, резко оттолкнув Ивана Петровича, метнулся прочь. Темнота мгновенно скрыла его, как растворила в себе. — Мы единородны, Семен! — дрогнувшим голосом кинул в темноту, вдогонку ему, Иван Петрович, подавленный тем страшным, свершив шимся, чего уже нельзя было предотвратить.— Уймись! Нам грешно быть порознь! — Мы давно уж порознь!— донеслось из темноты жестокое и непрек лонное, как приговор им обоим. (Окончание следует). ^ ------- Чтэ нпатл он тэруб нвняцсч : .он ... " 1 К лнв>, ь- .йншт^чЗз чн-.чз - .. . '4 ' -■м:.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2