Сибирские огни, 1988, № 8

Рад ученый букашке под лупой. Рад студент — наконец доучился. Ну, а этот и вовсе уж глупый — рад тому, что стишок получился. Ослепляет улыбкою жаркой супербой, покоритель вселенной. Улыбается некто поджарый — на поставке погрелся военной. Это значит, что снова и снова мы цветной телевизор включаем и, сияя, как эта обнова, феерический свет излучаем. Что за миф — человеческий гений? Поглядишь— небожитель смеется. А всего-то бессмертных мгновений хорошо, если день наберется. Замечаю по приторным взглядам мужчин- ты для них далеко не святыня. В этом мире из всех я остался один, кто тебе поклоняется ныне. Где мужчины на женщин не просто глядят, а как будто смакуют глазами; где приевшийся шкафу дорожный халат плотоядно грустит о пижаме; Где пустынно у многих в транзитной судьбе и не пусто в транзитной постели... В этом мире лишь я прикасался к тебе так, что руки благоговели. Это мой, или твой, или времени грех, что сильнее я стал и слабее в этом мире, где ты не святыня для всех, где глаза мои пальцев грубее?.. 4 МУДРЕЦ Не тайна: бессилье и сила закона; «мое», попиравшее «мы»; из тлена проросшие зубы дракона; продавшие душу умы. И там, где жестокость ряды свои множит, прикинулись люди зверьми. А там, где пока размножаться не может, прикинулись звери людьми. Друг предал... любимая изменила... и гадость ничем не стереть... И, напрочь измылив «Семейное» мыло, становишься бледным, как смерть. Да ты ли когда-то по детской площадке, отважно сжимая дрючок, скакал на своей деревянной лошадке... Какой же ты был дурачок! ГОРОЖАНИН Пропахший в шлакоблочной конуре болгарским табаком и пылью книжной, с пушинкою субботней на вихре, презрительно кривя губою нижней, дремотно смотрит, думает вприщур: куда девались комнатные туфли?.. и духота... и громко чересчур гремит жена посудою на кухне. Пейзаж в мушиных точках на стене. Обои в мутно-розовых цветочках. Туманное окно... а на окне колючие видения в горшочках. А за окном, где, сумраком светя, тайга толпилась по речным долинам, дитя индустриальное, кряхтя, мешает дым с дыханьем тополиным. Мешает дым со вздохом Ермака до Шории... и снова до Урала: — Эх, Томь!.. И ты, голубушка-река, голубенькое платье измарала... Мешает с дымом нынешнюю речь: «А не рвануть ли, мужики, на лоно?..»