Сибирские огни, 1988, № 8

на спину, ухватиться крепко за загривок и держаться сколько хватит мочи. Кто усидит до счета десять, тому хлеб-соль от царя на пиру, и конь из государственных конюшен; кто продержится вдвое — тому перстень с царской руки; ну а втрое кому продержаться удастся, тому особая на­ града сулится, которую царь назначит, глядя по человеку. Да только добиться такой награды еще никому не удавалось: даже самый трусли­ вый и отощавший, поднятый из берлоги медведь не даст так долго сидеть у себя на спине человеку. В этой жестокой игре всегда кто-то обречен — либо зверь, либо че­ ловек, потому что спрыгнуть со спины разъяренного зверя и не очутить­ ся в его лапах — невозможно. И есть только один способ остаться целым — убить медведя, нанеся ему смертельный удар ножом до того, как очу­ тишься под ним на земле. Бить нужно сильно и точно — в подзатылье, туда, где начинается спинной хребет. В мгновение ока нужно выхватить из-за пояса нож и вонзить, и счастлив тот, кому этого мгновения вдосталь. Нынче первый же пущенный медведь изувечил царского доезжачего. До двойного счета дотянул царский писарь, да не поспел с ударом и очутился в свирепых лапах. Пустили собак, отбили бедолагу, но како­ го— почти бездыханного. Повезли его в город, не чая довести живым, а царь, наказав Левкию отслужить молебен о сохранении живота раба божьего Никиты — так звали его доезжачего,— велел продолжать по­ теху. Еще четыре медведя сидели в клетках, и, хоть случившееся чуть поу­ бавило пыла у остальных, скучать царю все же не пришлось. Васька Грязной лихо оседлал второго, но испытывать судьбу не стал — тут же и прикончил его, не заработав даже хлеба-соли. — Я, государь, сего мишку тебе на окорока' загнал,— бесхитростно отстаивал он себя перед трунившим над ним Иваном.— Мне то в боль­ шую честь, коли ты станешь есть окорока от моего медведя, а милостями твоими, я, слава богу, и так не обойден. — Расхолил я вас с Федькой, зело расхолил,— смеялся Иван.— Допрежь, что псы алчные, любому кусу радовались, а нынче, гляди-ка, переборчивы стали! — Что и говорить, гос^щарь, переборчивы,— чуть прншучивая, угод­ ливо соглашался Васька. — Уж царский перстень или хлеб-соль для вас не привада! — Что и говорить, государь... — Так яви удаль, продержись до трех десятков счету, и, буде, я тебя боярством пожалую! — Да куды мне, государь?! с посконным рылом в суконный ряд! Ты паче тем Федьку привадь. Он жуть как боярином хочет стать. — Федька — дрочена^!— продолжал смеяться Иван.— Ему лише на бабах верхом ездить! ...До полудня тешились медведями. Последнего, самого крупного, стравили с собаками и долго, с холодным, жестоким восторгом наблюда­ ли, как он бился с ними — с целой дюжиной свирепейших псов, чуявших свое превосходство и жаждущих воспользоваться им до конца. Это тоже была одна из любимейших забав на царских прохладах. Иван любил такие стравки — собак с медведями или с волками. Сама природа, разделившая все живое кровавой межой вражды, являла тут ему свой истинный, страшный лик, вглядываясь в который он все глуб­ же и острей осознавал могучие законы, правившие миром, а через них ему открывался и высший смысл этой всеобщей вражды, которая была и в его крови. Он чуял ее в себе, угадывал — угадывал по буйным при­ ступам того неясного и неподвластного ему, что таилось в нем где-то между разумом и душой, и понимал, что не плоть, не дух, не разум, а именно она, вражда, единит его со всем сущим в этом мире и подчиняет * М е д в е ж ь и о к о р о к а-сЧйталисы 'деййк'аТ ебом . ■ . * Д р о ч е н а — неженка..'ннкоап ■■•-