Сибирские огни, 1988, № 8

— А я не уговаривать его посылаю вас. Я посылаю вас передать ему мое повеление,— резко возвысил голос Иван.— Мои слова — наказ!— добавил он еще резче и вдруг, словно напугавшись чего-то в самом себе, посулился и смолк, явно пережидая эту короткую вспышку гнева и злости, которые сейчас почему-то изо всех сил старался приглушить в себе, не выказать, не выдать, будто они могли стать помехой чему-то. — Мы-то, государь, твой наказ исполним. Исполнит ли его князь Александр? — заметил невозмутимо Мстиславский. Но эта невозмути­ мость была похлеще откровенной издевки. Иван, однако, как будто не учуял этого, сказал — опять спокойно и ровно; — Запамятовал князь простую истину: служа мне, он служит оте­ честву... Допрежь всего! Я и зову его послужить отечеству, а не чеботы с себя стаскивать. Отечество-то уж ни в чем неповинно пред ним. Да и не время нам нынче считаться обидами,— совсем уже примирительно при­ бавил он.— Доручим их паче господу. Он нас разочтет в судный час по справедливости, а нам надлежит иным вооружить свои сердца... Русь стоит у великих врат. Там, за теми вратами,— слава ее и могущество. Добыть их — нешто же есть деяния достойней? Нешто же можно таковое презреть и попрать в угоду своей разбесившейся гордыни? — В человеке, государь, самое великое безумство — се безумство его гордыни,— сказал Челяднин — так, словно предостерегал Ивана от чего-то.— Она может попрать и презреть все — веру, отечество, соб­ ственную жизнь. — То не гордыня, что может презреть святыни. То чистое безумство уже... Либо вражда. Истая гордость мудра, боярин, и благочестива, и степенна. Она не затевает никчемных свар, дабы явить себя, и злопыха- ний мерзостных не плодит, и скверны не источает ядовитой. Будь у князь Александра, у Вельского, у Воротынского, у всех вас таковая гордость, я бы воздал ей должное и принял в сердце свое. Но что я зрю ныне? О князь Александре не буду уж говорить, все о нем сказано. Об иных ска­ жу... О Воротынском да о Вельском. Что Воротынскому злопыхать на нас? Что злокозненность творить? Какие неправды воздвигли мы против него? В чем умалили, в чем разверстали? Не отдали вымороченного же­ ребья? Так нешто же не своим распорядились, тем, что искони нам при­ надлежит? Нешто не мы, а Воротынские государят на земле русской? И ежели в том вся причина его злобства, то в том и все достоинство его и цена его верности — нам и отечеству... Висковатый слушал Ивана, и в нем все сильней и сильней разраста­ лась досада на него. Он знал, что Иван никогда ничего не затевает спуста, и уже догадывался, что и этот разговор, эта искусная словесная игра тоже затеяна им с каким-то расчетом. С каким — этого Висковатый пока что не мог понять, зато прекрасно понимал другое: Иван опять снисходит до обмана, опять лукавит, опять не может найти в себе силы и смелости встать перед своими противниками и недругами с открытым забралом, как правый перед неправым. Его прямота и искренность, свя­ тая, пречистая искренность, разве она была бы менее сильным оружием, чем лукавство и лицемерие, которое отвергли даже его враги, открыто выступив против него?! Почему же, почему он отвергает это оружие — оружие сильных и правых и хватается за оружие слабых и подлых? Это тоже был один из больных вопросов Висковатого, ответ на который ему еще предстояло найти, но, каков бы ни был этот ответ, принять и оправ­ дать это в Иване он не мог. — ...А о Вельском и вовсе рассудить не могу,— с горечью — притвор­ ной ли, искренней ли, но с горечью сказал Иван.— С чего в беспрестан­ ных умыслах на нас? То к недругу нашему, королю польскому, намерит­ ся... Неужто же мнит, что и у Жигимонта будет в таковом же приближе­ нии и чести, как есть у нас? Надо всеми вознесен! Первый во всем! Ка ­ кая же обида горчайшая может быть в нем?! От чего?! Тебя спрашиваю, Челядня! Ты обелять их взял.(;д,;В0.т,ц,скажщ , ,