Сибирские огни, 1988, № 8

яд души его... Пред каждым из нас в одночасье положено две стези бо. том и дьяволом. Князь сам, своей волей избрал, по которой поити. И ни славы его, ни греха мы не преложим. Токмо славы ему на том пути не сыскать и праведности не обрести. То путь греха и душевного оскверн ния, и не мы боимся глядеть ему в глаза, но он нам. Иль, буде, не прав я? Иль превратен? — с плохо скрытой самоуверенностью спросил Иван. Вот ты, Челядня! Ты все молчишь... Скажи: прав я иль не прав? — Мне как судить, государь? Я был далеко, и дела сего допряма не ведаю Толико и слышал я, что вскручинился вельми князь Александр... А пошто — ты сам ведаешь. — Ведаю! Како же не ведать?! — Иван то ли улыбнулся, то ли по­ морщился: явно не такого ответа он ждал от Челяднина.— Иохотелось князю, плывя по реке, править не токмо судном, но и сказал он нарочито громко, чтоб слышали не только Челяднин и Мстиславскии. А река, ведомо, течет своим неизменным током, как и пристало ей течь... Вспять не поворачивает. Вот князь и вскручинился, осердившись на ре­ ку. Да и он ли один? В те поры многие вскручинились. И Курлятев, и Курбский!.. Весь тот синклит Алешкин, с попом их любезным Силивер- стом, чьими проповедями зловредными и надоумились они реку вспять поворачивать. Он их прельщал сладкой мыслию, что они достойны делить с нами власть... И нам внушал то же самое, выставляя за высшее благо­ честие искать согласия с холопами своими. В обычай уж стало входить: я не смей слова сказать ни единому из самых последних советников, асо- ве-ь-ники могли говорить мне все, что им заблагорассудится... Кто мог та­ кое снести? Иван говорил таким тоном, что невозможно было понять оправды­ вается он или обвиняет, и делал это, несомненно, намеренно, ибо пред­ назначал сказанное и друзьям и недругам — одновременно. — ...Однако же, разогнав ту синклитию Алешкину и сыскав все их измены собацкие, я никому не заплатил на зло злом: смертною казнию не казнил никого... Лише по разным городам разослал. И попа, вождя их духовного, також не злобой и опалой отогнал от себя, но тот сам оттек по своей воле. И я его отпустил... Не потому, что устыдился, но потому, что не хотел судить его здесь. Я хочу судиться с ним в грядущем веке, пред агнцем божиим! Голос Ивана оставался спокойным: все, о чем он сейчас говорил, уже отболело, отмучило его, ярость и надсадная острота прошли, и теперь в нем говорила лишь память, пусть и злая, мстительная, но память. — ...Я с ними со всеми хочу лише божьего суда, и давно уже отставил от сердца все былое нелюбье. И в памяти — також не стал бы держать, отступись и они от своего недоброхотства. К ногам им моим бы притечь, осмирив гордыню, и доброю службой затмить всю былую усобицу... Так нет же! В возносчивости своей закостеневши, плодят недоброхотство и нелюбье враждебное... — Нелюбье ли, государь?— вставил осторожно Челяднин.— Пошто так едино и мнишь? Ан как обида горчайшая? — Такого и вовсе принять не могу. Не бабы мы, чтоб обидами разум себе затмевать. Коль обида, то вот он — и сказ весь, тому князь Алек сандру... Поезжайте к нему, ты, Челядня, да и ты, Мстиславый, и скажи­ те ему на обиду его, моим словом скажите: довольно бабам уподоблять­ ся? Силиверста уже не воротишь! Да и не стоит того поп, чтоб из-за него свару длить. Государские дела требуют устроения, и воеводы сведомые' войску потребны. — В сердце у князя великая рана, и боль, и обида, и не нам с князь Иваном приглушить в нем ту боль, не нам уменьшить его обиду,— возра зил Челяднин.— Прости меня, государь, но я сие на себе изведал. Поку­ да ты саг*1 не призвал меня своим присным словом, никто не смог бы ме­ ня уговорить. ' С в о д о м ы й — опытный, з^пайщий ^ 006 /^ .½ ) '