Сибирские огни, 1988, № 8

Но не это было самым страшным. Самым страшным было другое. ИВисковатый понимал, что отныне любое его прекословие, любая попыт- «ка что-то защитить или отстоять будет расцениваться Иваном только так, и то уничтожающее; «Ты возомнил своей низкой душой...» — будет «отныне приговором любой его самостоятельности, приговором неотмени- ‘•мым, окончательным, который в любое время может быть приведен в Мисполнение. И думал Висковатый: неужто тёперь остается лишь одно — раболеп­ ствовать, пресмыкаться? Неужто разум, человеческое достоинство, осовесть, добро, благочестие теперь опасны для него? Неужто для того, ь-чтобы выжить, уцелеть, сохранить свое благополучие, нужно затворить душу, затворить разум, закрыть глаза, заткнуть уши и затаиться в этой своей глухомани, боясь даже самого себя, своих мыслей, своих чувств? яИ допрашивал себя, как на пытке допрашивал; сможет ли он так жить? Сможет ли? Сможет ли? Но скорый ответ не шел к нему, а мысли уво­ дили его дальше, еще дальше, и думал он, что, должно быть, уж и так зря прожил свою жизнь, всецело отдав ее этому человеку, и зря бого­ творил его, и зря верил в высокий его ум. Не было в нем этого высокого ь.ума. Не было! Истинно высокий ум не жаждет раболепия, оно чуждо -ему, ибо истинный ум знает свою силу и свою слабость, знает и свои пре- -делы. Его, Ивана, ум не знал ни своей силы, ни слабости, ни пределов, -казалось, он не знал и самого главного — того, что раболепие, угодниче- нство, насаждаемые им, растлят и его. 3 Думал, думал Висковатый, и огорчался своим мыслям, и отвергал их, усомняясь в том, к чему они его приводили, и только одно было совер­ шенно ясно для него — больше в их отношениях с царем не будет мира. Настроение Висковатого передалось и приказным: все работали как- то уж на редкость сосредоточенно, молчаливо, и даже в редкие переры­ вы, дозволяемые Висковатым, старались не распускать языки, и уж тем более не лезли ни с какими разговорами к самому дьяку; знали, откуда он принес свою сумрачность, и потому старались не беспокоить его. Лишь однажды один из подьячих, ездивший с Висковатым в составе посольст­ ва в Данию, не выдержал и, желая хоть ненадолго отвлечь его от тяж­ ких дум, заговорил с ним: — А я, батюшка, Иван Михалыч, всё дацкую землю-то вспоминаю... Како ездили мы в нее посольство-то править. Что за земля! Причудли­ вая! Висковатый не ответил, а подьячий с привздохом продолжал: — А городы каковые там! Особливо же стольный град, иде король их дацкий дворует. — Да нешто Москвы нашей лучше? — спросил кто-то из писцов. — Скажешь еще, лучше! До нас им далече! У них и король плюгав! — Да будет! Видал ты нешто того короля? — Не видал... Да каковому еще ему быть?! Лютеранин же он! Вон и Иван Михалыч посвидетельствует... Он-то уж видел! Висковатый опять отмолчался, а подьячий, приняв его молчание за поддержку, и вовсе пустился в рассуждения: — И люди там — мелкота! Сухопары, не тельны — кряду одна ме- лузга. И все больше пеши ходят. А в стольном граде самом, подле двора королевского,— воды взводные', струйчатые, и лес листвяной. А в лесе том — просеки прорубаны, и по тех просеках бабы нагие на под­ ставах стоят... Для утехи глаз. — Да ну?! — изумился все тот же писец.— И не зябнут? — А чего им зябнуть? Вот дурень! Каменные они. ...Третьего дня, к полудню, когда грамоту уже дописывали набело, явился в приказ дворцовый стряпчий и объявил Висковатому: — Воутри, чем свет, поедет государь на прохладу^ свою на царскую, в село свое Черкизово. Велел государь там осеки сечь и медведей пущать • В о д ы в з в о д н ь л е — фрнтаны„.л«н • - ) : < л . * П р о х л а д а — забава, развлечение.