Сибирские огни, 1988, № 8

— Льстишь мне, дьяк,— холодно, неприязливо обронил Иван.— Умно льстишь. — Умная лесть — уже не лесть, государь. — Стало быть, искренность? Стало быть, истинно веришь в мой ум, в мою здравость? Веришь, что и я не могу не разуметь, что не по плечу замах? А буде и не по плечу?! — вызывающе сказал Иван, понимая, что отвечать на это должен сам.— Что — отступиться? Уйти прочь из Ливо­ нии и отдать ее Жигимонту? И Полоцк отдать? Все отдать, испросить мира и сесть за своими рубежами сил набираться? А без моря к нам николиже не прибудет в достатке сил! Без моря мы повсегда будем сла­ бы и зависимы ото всех! Об этом тебе говорит твой разум? — Разумею я сие, государь, и мысли таковой не держу, чтоб нам без моря жить. Тут я умом и сердцем един с тобой! Токмо, государь... нынче ты намерился идти самым трудным путем. Есть пути иные... — Нет иных путей! И ни твоему, ни моему уму не сыскать их. Не одолев Жигимонта, моря не добыть. — Ты уж добыл его, государь. У тебя есть Ругодив. Прибавь еще Колывань и выпутывайся из сей войны. Возьми вечный мир с Жигимон- том. — Что язык-то зря треплешь? — раздраженно поморщился Иван.— Вечный мир с Жигимонтом! Как потом через крестное целование своих древних вотчин искать? Неужто же оставить под ним навечно и Киев, и Волынь, и Подолию? Да и не хочет Жигимонт с нами мира. Неужто не предлагал я ему? Сестру его королеву Катерину за себя сватал, чтоб мир тот крепче устроить. Разве ж отдал он за меня Катерину? Разве он хочет мира? Сам же говоришь, не хочет! — Невыгодного не хочет, государь. Но ежели ты воротишь ему По­ лоцк, уступишь Смоленск... — Уступить Смоленск?! — полустоном, полукриком вырвалось из Ивана.— Ты в своем уме?! — Велика жертва, разумею. Но у тебя будет вечный мир с Жигимон­ том— и море. Море, государь, без которого Руси не обойтись! А без Смо­ ленска она обойдется, как обходилась уже. — Токмо вражий язык может советовать такое,— с надрывом сказал Иван.— И самое худое, что сей язык — твой. Не чаял услышать от тебя такового. — Вельми жаль, государь, что ты так все измыслил! Мнилось мне повсегда, что и самую дерзкую мысль я не должен таить от тебя, и, ви­ дит бог, я был искрен с тобой до конца, и пусть моя искренность служит тебе доводом супротивного. — Искрен?! — Иван презрительно хмыкнул.— Скоро, поди, станешь ставить в заслугу себе свою искренность? Гордиться учнешь! А ты пото­ му и искрен,— сказал он тяжелым, уничтожающим голосом,— что, под­ нятый мной на высоту великую, возомнил своей низкой душой, что тебе уже все дозволено! — Глаза Ивана, ушедшие в подлобье, стали враждеб­ но холодными: не впервые он разошелся во мнении с дьяком, но впервые говорил с ним так. — Ты уже не хочешь думать о государских делах, как тебе достойно думать, ты тщишься думать за государя своего, будто мы сами о своих государских делах никоторого рассуждения не имеем. Да и то бы не грех, соблюди ты душевную скромность. Так нет! Вон на что настроила тебя твоя непомерная возносливость! Ты посягаешь на то, на что даже я, государь, посягнуть не посмею. Уступить Смоленск! Николи­ же еще русские государи по доброй воле земель своих никому не уступа­ ли, и я, не токмо самого Смоленска — единой драницы из него не усту­ плю! Не покрою себя позором! Знай сие, и поберегись от подобных со­ ветов. У меня уж были таковые советчики, ведаешь... Вовек не позабуду их! Не яви они в тот урочный час свое аспидово лукавство, земля не­ мецкая* уж давно бы за нами была. И море нашим было бы! И мы бы сидели на государстве своем, како и римские цесари не сиживали! Да чур ^ Н е м е ц к а я — здесь; лифляндская, собственно Ливония.