Сибирские огни, 1988, № 8

Потому, княже, что злоба его николиже не осиливает в нем разума. Он лют, безжалостен, но более всего — расчетлив. Вот что крепче всего бу­ дет беречь нас, княже,— расчетливость его. Сук, на котором держишься сам, не рубят! А мы с тобой, княже, и есть тот самый сук! Страсти, вож­ деления, цесарство, которым он надоумился еще в наусие', захватили его так сильно, что ему недосуг стало управляться со своим государст­ вом, со своей всея Русью... Ему бы с самим собой управиться. Вон как треплют его страсти! До всея ли Руси ему?! Всея Русь ему в тягость. Однако разумеет, что мы, княже, тянем следом за ним сей богатый воз, из которого он берет все, что ему потребно. И он будет беречь нас! И иных — не впряжет, понеже иных он ненавидит пуще, нежели нас! Своим боярам, исконным, он люто не верит: больно уж выпутали они его во дни его хвори... Нас, княже, нас он будет держать впереди всех и никого выше нас не поднимет! И меня он выпустит, воротится — и выпустит! Узришь тогда! И у нас еще будет время гораздо обо всем размыслить и все гораздо обговорить! Сейчас, подъезжая к подворью Вельского, Мстиславский думал о том, что, хотя во всех тех услышанных им рассуждениях Вельского и имеется некоторая доля правды, сам Вельский мало верит в это. И уж вовсе не верит в это он, Мстиславский, а если иногда и думает точно так же, то только оттого, что в своих расчетах должен думать и так, дабы на чашу весов было положено все, все без исключения. А в Вельском эти мысли — от страха перед Иваном. Он гонит этот страх от себя, потому и изо­ бретает таковые мысли. Осознание этого как-то сразу приблизило к нему Вельского, потому что и сам он боялся Ивана и никогда бы не принял, никогда не поставил бы рядом с собой человека, которому Иван не внушал бы страха. Такой человек был бы опасней труса. Вельский встретил его поначалу радостно, даже слишком радостно. Мстиславскому показалось, что тот как будто ждал его. И действитель­ но, ждал Вельский, ждал кого-нибудь — от царя. Не именно Мстислав­ ского — кого-нибудь, но когда увидел Мстиславского, особенно обрадо­ вался. Однако радость его была недолгой. Узнав, что Мстиславский при­ ехал по своей воле, «на проведывание», он враз изменился, угрюмовато насупился, раздраженно, с ехидцей сказал: — Чаю, не на пир пришел звать? — Не на пир. Знаю: не до пиров тебе ныне. — Знаешь?! А я вот не знаю! Ничего не знаю! — по-прежнему раз­ драженно, но теперь уже и с явственно проступившим отчаяньем сказал Вельский.— Покуда сидел на цепи, все знал! А теперь — ничего! Не знаю даже, зачем он выпустил меня? Что он задумал? — Что он может задумать?— Мстиславский и сам задумался, и вновь пришла к нему предостерегающая мысль, еще более настойчивая, чем прежде, но рассудок не хотел принимать ее, и он опять отогнал ее от себя.— Сдается мне, не задумал, а все обдумал и отступился. Далее нету ему пути. — Ну, князь Иван, не с твоим умом рассуждать так! Мы с тобой можем отступиться, но не он. — И он також! — резко сказал Мстиславский.— Ибо все мы — люди. Ежели видишь и разумеешь, что стоишь на краю пропасти или что пред тобою стена, твердыня, кою не разрушить, не одолеть,— отступишься! Да и... сам же ты говорил, упомни, тогда, в застенке, что не рубят сук, на котором держатся. — Говорил,— раздосадованно согласился Вельский, недовольный тем, что и в самом деле говорил такое, а может, тем, что Мстиславский все еще помнил об этом.— Я говорил — не он.— Чувствовалось, что ему ИЛГЯ011 3 4 е- !>н .Т.-ЭЖС?/' * Н а у е Ие — отроч^ст^(^с ' ................. 17