Сибирские огни, 1988, № 8

Правда, поначалу мелькнула было отрезвляющая мысль, что нет, не отступничество это и неспроста, не вдруг снял Иван цепи с первобояри- на. Виделся в этом и смысл, и расчет; первый боярин получал прощение и милость как раз тогда, когда все остальные — и ^вторые, и третьи, и. пятые, и десятые — все решительней и откровенней выказывали свою вражду. Но потом отступила и эта мысль — чувства окончательно возо­ бладали в нем над разумом, и он отправился к Вельскому. По дороге, едучи из Китай-города на Арбат, где находилось подворье Вельского, вспоминал он свои поездки к нему в тюрьму. Вельский сидел на Версеневском дворе, куда Иван по примеру своих родителей заточал самых знатных спальников. Сколько перебыло их здесь с тех пор, как великий князь Василий превратил в тюремный тын бывшее подмрье казненного им боярина Версеня Веклемишева! Сколько жизнен было сгублено в этих'мрачных застенках! Здесь нашли смерр два удельшых князя, два родных брата Василия,— Юрий Дмитровский и Андреи Ста- рицкий. Здесь вдовствующая Елена, наущаемая своим фаворитом князем Телепневым-Оболенским, уморила голодом родного дядюшку Михаила Глинского, здесь же, после ее смерти, нашел свои конец и сам Телепнев. В малолетство Ивана, бояре, дравшиеся между собой за власть, «вкидывали» сюда друг друга, и для многих из них мрак этого подземелья тоже сменился мраком могильным. Потом, повзрослев, эти застенки облюбовал и Иван... Мстиславскому вспомнилось, как в свой первый приезд, спускаясь в тюремный подвал по замшелым, осклизлым ступеням, столь крутым, что, казалось ему, они сами затягивали его вниз, думал он, что, быть может, и его поджидает это страшное подземелье и что, может, предчувствие этого повлекло его сюда, чтобы мог он увидеть все это воочию и либо сознательно, загодя приготовиться к этому, укрепив свою волю и дух, либо напрочь и навсегда отказаться от всего, что задумал. Теперь, вспоминая об этом, он спокойно отверг эту мысль и даже по­ смеялся в душе над собой, а тогда она крепко захватила его, и должно быть, все это так ясно отпечаталось на его лице, что даже Вельскому бросилось в глаза. Мстиславский вспомнил, как тот, приглядевшись к нему в полумраке темницы, понимающе ухмыльнулся, потом нарочито позвякал сковывавшей его цепью и недвусмысленно спросил: — Примериться пришел? В тот первый приезд они ни о чем особенном не говорили, и не то чтобы таились или выжидали, а так — не складывался разговор, не хва­ тало ему чего-то... Какого-то толчка! Иван все еще был в походе, осаж­ дал Полоцк, вести от него приходили скудные, да и им, это чувствова­ лось обоим, не хотелось говорить о нем. А другое — не шло. Поболтали о том о сем, как на скучных гостивствах,— и все. Мстиславский так и уехал, почти убежденный, что и вправду приезжал «примериться». В другой раз он приехал, когда уже много чего совершилось: и По­ лоцк был взят, и царевич народился, голосили по этому случаю все московские звонницы, и чернь ликовала на улицах, а они, как и про­ шлый раз, больше молчали. Но теперь уже потому, что каждый из них понимал, о чем будет их разговор, и не решался или не хотел начинать его первым. И только когда Мстиславский, которому в конце концов на­ доело гнуться под низкими сводами темницы — сесть рядом с Вельским на грязную рогожу он так и не решился, хотя тот и приглашал его, при­ знаваясь, что больше всего ему хочется здесь — выпрямиться во весь рост,— только когда Мстиславский начал прощаться, досадуя в душе на себя за эти бессмысленные приезды сюда. Вельский сказал ему: — Ты, княже, на мне крест не ставь. Мстиславский помнил, как это было сказано: с укоризной, но боль­ ше с вызовом, с вызовом горделивым, надменным, брошенным ему, Мстиславскому, его изрядству, благополучию, его осмотрительности, осторожности, благодаря которым, он и сохранил это благополучие. — ...Я знаю: он все может. Но я не боюсь его! Он никогда не казнит меня! Тебя — також. Он пол-Москвы выказнйФ, а-/нас с тобой не тронет.